X
Ночью Евсею приснилось, что его двоюродный брат Мишка сел ему на грудь, схватил за горло и душит... Он проснулся и услыхал в комнате Петра его сердитый, сухой голос:
- Мне наплевать на государство и на всю эту чепуху..
Засмеялась женщина, и прозвучал чей-то тонкий голос:
— Ш-ш! Не ори!..
— У меня нет времени разбирать, кто прав, кто виноват, — я не дурак. Я молод, мне надо жить. Он мне, подлец, лекции читает о самодержавии, — а я четыре часа лакеем метался около всякой сволочи, у меня ноги ноют, спина от поклонов болит. Коли тебе самодержавие дорого, так ты денег не жалей, а за грош гордость мою я самодержавию не уступлю, — подите вы к чёрту!
А через несколько часов Евсей сидел на тумбе против дома Перцева. Он долго ходил взад и вперёд по улице мимо этого дома, сосчитал в нём окна, измерил шагами его длину, изучил расплывшееся от старости серое лицо дома во всех подробностях и, наконец, устав, присел на тумбу. Но отдыхать ему пришлось недолго, — из двери вышел писатель в накинутом на плечи пальто, без галош, в шапке, сдвинутой набок, и пошёл через улицу прямо на него.
«В морду даст!» — подумал Евсей, глядя на суровое лицо и нахмуренные рыжие брови. Он попробовал встать, уйти — и не мог, окованный страхом.
— Вы чего тут сидите? — раздался сердитый голос.
— Так...
— Ступайте прочь!..
— Я не могу...
— Вот письмо — идите, отдайте его тому, кто вас послал сюда.
Большие синие глаза приказывали, ослушаться их взгляда не было сил. Отвернув лицо в сторону, Евсей пробормотал:
— Н-не имею разрешения принимать от вас что-нибудь. И разговаривать тоже...
Писатель улыбнулся хмурой улыбкой и сунул конверт в руку Евсея.
Климков пошёл, держа конверт в правой руке на высоте груди, как что-то убийственное, грозящее неведомым несчастием. Пальцы у него ныли, точно от холода, и в голове настойчиво стучала пугливая мысль:
«Что же будет со мной?..»
Но вдруг он увидел, что конверт не заклеен, это поразило его, он остановился, оглянулся, быстро вынул письмо и прочитал:
Евсей облегчённо вздохнул.
— Надо отдать Маклакову. Обругает он меня...
Страх исчез, но было тяжело при мысли о том, что снова не удалось угодить сыщику, который так нравился.
Он застал Маклакова за обедом в компании с маленьким, косоглазым человеком, одетым в чёрное.
— Знакомьтесь! Климков, Красавин.
Евсей сунул руку в карман за письмом и смущённо сказал:
— Вышло так, что...
Маклаков протянул к нему руку.
— Расскажете после!..
Лицо у него было усталое, глаза потускнели, белые прямые волосы растрепались.
«Видно, напился вчера!» — подумал Евсей.
— Нет, Тимофей Васильевич, — холодно и внушительно заговорил косоглазый человек. — Это вы напрасно. Во всяком деле имеется своя приятность, когда дело любишь...
Маклаков взглянул на него и залпом выпил большую рюмку водки.
— Они — люди, мы — люди, но — это ничего не значит.
Косой заметил, что Евсей смотрит на его разбегающиеся глаза, и надел очки в оправе из черепахи. Он двигался мягко и ловко, точно чёрная кошка, зубы у него были мелкие, острые, нос прямой и тонкий; когда он говорил, розовые уши шевелились. Кривые пальцы всё время быстро скатывали в шарики мякиш хлеба и раскладывали их по краю тарелки.
— Подручный? — спросил он, кивнув головой на Евсея.
- Да...
Красавин кивнул головой и, пощипывая тонкий тёмный ус, плавно заговорил:
- Конечно, Тимофей Васильевич, судьбе жизни на хвост не наступишь, по закону господа бога, дети растут, старики умирают, только всё это нас не касается — мы получили своё назначение, — нам указали: ловите нарушающих порядок и закон, больше ничего! Дело трудное, умное, но если взять его на сравнение — вроде охоты...
— Ну, что?
Евсей отдал ему конверт. Сыщик прочитал письмо, удивлённо взглянул в лицо Климкова, прочитал ещё раз и тихо спросил:
— Это откуда?
Евсей смущённо шёпотом ответил:
— Он сам дал. Вышел на улицу...
Ожидая ругательства или удара, он согнул шею, но услыхал тихий смех и осторожно поднял голову. Сыщик смотрел на конверт, широко улыбаясь, глаза у него весело блестели.
— Эх вы, чудак! — сказал он. — Уж вы молчите об этом!
— Можно поздравить с удачным дельцем? — спросил Красавин.
— Можно! — сказал Маклаков. — А японцы нас всё-таки вздули, Гаврила! — весело воскликнул он, потирая руки.
— А — кто виноват?
— Японец. Чего ему надо? Всякое государство должно жить внутри себя...
Они заспорили, но Евсей, обрадованный отношением Маклакова, не слушал их. Он смотрел в лицо сыщика и думал, что хорошо бы жить с ним, а не с Петром, который ругает начальство и за это может быть арестован, как арестовали Дудку.
Красавин ушёл. Маклаков вынул письмо, прочитал его ещё раз и засмеялся, глядя на Евсея.
— Да. Вышел и говорит: «Ступай прочь!»
Евсей виновато улыбнулся.
Сыщик, прищурив глаза, посмотрел в окно и медленно проговорил:
- Вам нужно заняться торговлей, я вам говорил. Сегодня вы свободны, у меня нет поручений для вас. До свиданья!