Достигаев и другие.
Действие 3

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

У Достигаева. Вечер. Большая, неуютная комната в задней половине дома, окна её выходят на двор или в сад. Камин, на нём горит спиртовая лампа, освещая мрачную репродукцию с Беклина: пузатые морские жители ловят морских девиц. Перед камином - карточный стол, А л е к с е й, посвистывая, раскладывает пасьянс. По обе стороны камина двери в тяжёлых драпировках; комната за левой дверью освещена слабо, за правой - совсем не освещена. Мягкая старинная мебель, на полу - ковёр, в одном углу - рояль, в другом - полукруглый диван, за ним - фикус, перед ним - круглый стол, на столе незажжённая лампа. Рядом с диваном – маленькая дверь, оклеена обоями, теми же, как и стена, эту дверь почти не заметно. Из неё выходит А н т о н и н а с книгой в руке.

А н т о н и н а. Какой холодище... До чего всё бездарно! Начали революцию в феврале и всё ещё не могут кончить. А уже наступает ноябрь... Что?

А л е к с е й. Я ничего не сказал.

А н т о н и н а. В штатском ты - жалкий. Похож на полицейского чиновника, выгнанного со службы за взятки и кутежи... (Зажигает лампу.) Ты не помнишь - сколько времени французы делали революцию?

А л е к с е й. Не помню.

А н т о н и н а. Всё надо делать быстро и красиво или - ничего не надо делать. (Смешала карты.)

А л е к с е й (не сердясь). Свинья.

А н т о н и н а. Знаешь, я, кажется, застрелюсь.

А л е к с е й. Это не ты взяла у меня револьвер?

А н т о н и н а. До чего противно пьян явился ты ночью... ф-фа!..

А л е к с е й. Д-да... Выпили. Офицерство жутко пьёт. Знаешь, почему не выходит газета? Нестрашный перехватил вагон с бумагой и где-то спрятал его. Говорят, что, как только откроется Учредительное собрание, он устроит погром большевикам, совету рабочих. У него будто бы есть люди, и это они укокали блаженного Пропотея.

А н т о н и н а (закурив папиросу). Всё это интересно... Шуре...

Д о с т и г а е в (из комнаты слева). А где Лизавета?

А л е к с е й. Пошла с Виктором наверх смотреть пожар...

Д о с т и г а е в. Иди, спроси её... позови! Да принеси ко мне в кабинет словарь на букву «Д». (Оглядывается.) На кой пёс рояль, если на ней никто не играет? Тут биллиард должен быть, - самая холодная комната! Зря послушал я Лизавету, купил этот дурацкий барский дом...

А н т о н и н а. Ты, папон, напрасно обижаешь Лизу...

Д о с т и г а е в (собирая карты). Играли?

Д о с т и г а е в. Удивительно, - в кого ты родилась такой бесстыдницей?

А н т о н и н а. Лиза понимает, что Виктор охотится за моим приданым, и дразнит его, а он боится, что она его скомпрометирует в твоих и моих глазах...

Д о с т и г а е в (тасуя карты). Нет, ей-богу - замечательно! Никаких взглядов у тебя нет, а людей ты видишь голыми...

А н т о н и н а. У меня, папон, есть взгляд:

Прозябает человек,

Заедает чужой век,

А зачем он прозябает –

Он и сам того не знает...

Д о с т и г а е в. Всё - стишки, шуточки, опереточки! А отец должен - понимаешь: дол-жен! - сопоставлять, соображать, приспособлять, да! И вот ходишь ты перед отцом твоим с папиросой в зубах, и... ничего дочернего нет в тебе. Ничего нет! Поразительное дело! Тоже и Сашка Булычова... Не ночевала сегодня?

А н т о н и н а. Не ночевала.

Д о с т и г а е в. Жаль - помер Егор, пощипала бы дочка печёнку-то ему? Хотя... чёрт его знает, как бы он взглянул на этот фокус! Вон - оказалось, что у него даже и не печёнка была, а... другое какое-то. Н-да, Шурочка!.. К большевикам приспособилась. Сестра из дома выгнала. Ну, - хорошо, ты - на время - приютила её, а дальше что? Куда она?

А н т о н и н а. Вероятно, дальше с большевиками.

Д о с т и г а е в. До тюрьмы, до ссылки? Кстати, - не знаешь, почему её товарищи как будто притихли, а?

А н т о н и н а. Не интересовалась.

Д о с т и г а е в. Поинтересуйся, спроси её, узнай.

Е л и з а в е т а (из левой двери). Ой, какую вы тоску зелёную развели!

В и к т о р Н е с т р а ш н ы й (весь новенький, в смокинге, говорит докторально). Разрешите закончить...

Д о с т и г а е в. Разрешаю, валяй!

В и к т о р. Я развиваю простую мысль: нигде в мире не читают так охотно, как у нас, можно сказать, что книга водка - главное питание страны...

В и к т о р. У нас огромный книжный рынок, но нет издательства, которое широко понимало бы социально-воспитательную роль книги...

Д о с т и г а е в. Социально? По-оехали с горы!

В и к т о р. Которое догадалось бы монополизировать издательское дело и взяло бы на себя, - конечно, при финансовой помощи и указаниях правительства, - обязанность бороться против социалистической и вообще против антигосударственной литературы, всех этих Марксов и так далее. Очень странно, что перед войной, когда наша промышленность оживилась...

Д о с т и г а е в. Так, так, так...

В и к т о р. Вы - иронизируете?

Д о с т и г а е в. Я? Не туда сунул валета и - наказан за это. (Мешает карты.)

		(Алексей – возвратился, шепчется с мачехой, она отрицательно качает головой.) 

В и к т о р (несколько обижен). Я совершенно убеждён, что право идеологического питания страны должно принадлежать тому слою общества, в руках которого сосредоточена промышленность и торговля...

Д о с т и г а е в. Право сажать на диэту, значит? Например: ешь одну телятину? Читай только жития святых? Эх, Виктор, Виктор, - твоими бы устами да бордо пить, тёпленькое, сант-эстеп, ласковое такое винцо!

Е л и з а в е т а. Принести?

Д о с т и г а е в. Виктор - по-русски значит победитель? Просто всё у тебя, ясно и – правильно: монополия - полезна, социализм - штучка вредная, сухая трава - сено. Однако надобно соображать не только о качестве, но и о количестве... Вот есть такие доктора, ядами лечат, - понимаешь? - ядами! Берут каплю наисильнейшего яду, распускают её в бочке чистейшей воды и дают больным воды этой по одной капле в сутки...

В и к т о р (неохотно). Это вы... очень остроумно...

Д о с т и г а е в. Ну, положим, не очень. И это - не я, а - доктора. А рассуждаешь ты - без учёта большевичков...

В и к т о р. Учредительное собрание раздавит их...

Д о с т и г а е в. Ой-ли?

В и к т о р. Неизбежно уничтожит.

Д о с т и г а е в. Та-ак! Но - ежели уничтожим всех мух - из чего слонов будем делать?

Е л и з а в е т а. Ох, Вася, не люблю, когда ты говоришь, как сумасшедший. Вино – сюда или в столовую?

Д о с т и г а е в. В столовую. (Смотрит на Виктора, Алексея, дочь.) Ну, вы тут идеологически пожуйте чего-нибудь, а в столовой выпьем... Лизавета, погоди-ка... (Ушёл вслед за женой.)

А л е к с е й (угрюмо). Поживи с ним, - узнаешь, до чего!

В и к т о р. Вам нравится моя идея?

А н т о н и н а. Идея? Какая?

В и к т о р. Монопольного книгоиздательства?

А н т о н и н а. Разве это - идея? Это - торговля. Вы собираетесь торговать книгами, книгами торгуют так же, как сапогами, утюгами...

В и к т о р. А вы все мечтаете о высоких целях? Я допускаю, что - с какой-то высшей точки зрения - торговля книгами вульгарное дело. Но высшая точка только потому полезна, что, падая с неё, мечтатели разбиваются насмерть.

А н т о н и н а. Эта сентенция мне знакома. Не помню, у кого я прочитала её.

А л е к с е й. Не злись, Антошка!

А н т о н и н а. Я не злюсь. Мне холодно. (Ушла в маленькую дверь.)

В и к т о р. Дьявольски избалованы купеческие дочери.

А л е к с е й. Не все.

В и к т о р. Наиболее интересные.

А л е к с е й. То есть - богатые.

В и к т о р. Ты - проиграл вчера?

А л е к с е й. Да... чёрт! И платить - царскими. А где я возьму царских? Мачеха – не даёт.

В и к т о р (закуривая). Офицеры играют в карты подозрительно счастливо.

А л е к с е й. Напился я... Кто-то снял с меня часы, подарок отца. И револьвер пропал...

В и к т о р. Как думаешь: Антонина выйдет за меня?

А л е к с е й. Конечно. Куда же ей ещё?

А л е к с е й. Едва ли... Антошка тянет куда-то в другую сторону.

Г л а ф и р а. Просят в столовую.

В и к т о р (удивлён). А эта зачем у вас?

А л е к с е й. Её Звонцова тоже выгнала, а у нас прислуга разболталась. Мачеха сманила Глафиру тотчас же после смерти Булычова. Что, тебе твоя новая мадам - дорого стоит?

В и к т о р. Не дёшево. Но - хороша, не правда ли?

А л е к с е й. Да. Идём?

В и к т о р. Чрезвычайно искусная любовница.

А л е к с е й. Слушай: зачем отец твой газетную бумагу спрятал?

В и к т о р. Ты знаешь, что дела моего родителя не интересуют меня. А вот твой эпикуреец «папон» шутит ветхозаветно и утомительно. И эта его манера прятаться в ерундовых словах всем известна, никого не обманывает...

		(Ушли. Одновременно: из правой двери – Глафира, из левой - Елизавета, в руке – 

Е л и з а в е т а. Вы что, Глаша?

Г л а ф и р а. Может - убрать нужно что-нибудь?

Е л и з а в е т а. Всё в порядке. Вот, несите в столовую, я сейчас приду. (Идёт к двери в комнату Антонины, дверь заперта, стучит.)

А н т о н и н а. Это - ты? Что?

Е л и з а в е т а. От Виктора запираешься? Вот болван, а? Уверен, что я готова открыть ему объятия, гусь копчёный! Ты что всё прячешься, Антошка? Нагрузились вы с Шурой книжками и живёте... безрадостно, как мыши! Брали бы пример с меня: глупая, а живу легко, и всё прощается мне...

А н т о н и н а. Должно быть - не всё, вон как утром отец кричал и топал ногами на тебя.

Е л и з а в е т а. Но ведь простил же! (Взяв падчерицу за плечи, встряхивает её.) Ой, Антошка, если б ты видела этого полковника Ермакова! Вот мужчина! Он и в штатском - воин! Глазищи! Ручищи! Знаешь, эдакий... настоящий, для зверского романа! Убить может! Когда я его вижу - у меня ноги дрожат... Нет, ты - вялая, холодная, ты не можешь понять... Василий Ефимович, конечно, должен ревновать, он - муж! Должен!

А н т о н и н а. Должен. В слове этом есть что-то общее с глаголом - лгать. Долг, долгался...

без затей! Ах, Тонька, кого я понимаю, так это Екатерину Вторую, царицу, вот умела выбирать собачек ко двору! (Прислушалась.) А отец... ты его не ценишь, не понимаешь...

		(Достигаев - за портьерой в тёмной комнате.) 

Е л и з а в е т а (потише, но с жаром). Он - милый, с ним легко. Первый умник в городе, да! Он... как это? Еропукеец, что ли?

Д о с т и г а е в. Епи-ку-реец! Эх ты, изверг невежества!.. Что вы тут делаете?

Е л и з а в е т а. Тебя хвалим.

Д о с т и г а е в. Это вы и при мне можете, я - не стыдлив. Ты, лиса, иди-ка в столовую, там чёрт попа принёс неведомо зачем. Говорит поп, что в совете рабочих получены какие-то важные вести из Петрограда... будто бы случилось что-то чрезвычайное. Тебе, Антошка, Булычова-то не говорила, что затевают большевики?

А н т о н и н а. Вы второй раз спрашиваете меня об этом.

Д о с т и г а е в. И третий спрошу. Куксишься всё, дуешься, а - на кого? Выходила бы замуж за Виктора-то... за победителя! Парень в меру глуп и крепко богат, - чего ещё надо? Вертела бы им, как Варька Булычова Андрюшкой. Варька-то целится на эту, на француженку... как её? Читал в словаре вчера... забыл! Голову ей отрубили? Ну?

А н т о н и н а. Мадам Ролан.

Д о с т и г а е в. Ну да. Учитесь, а ничего не знаете. А то ещё была... Рекамье, на кушетке лежит. Время требует, чтоб к нему... приспособлялись. Ну... ладно! Пожар со спиртного завода на лесной двор перемахнул, зарево - огромное! Ставни у нас с улицы закрыты, а всё-таки в зале на полу красные полосы лежат... неприятно! И в столовой неуютно. Поди-ка, Антошка, распорядись, чтобы все сюда шли... подальше от улицы! (Антонина ушла.) Ну, что, лиса?

Е л и з а в е т а (искренно). Я тебе - не лиса, я с тобой - честная.

Д о с т и г а е в (шлёпая её ладонями по щекам). Ду-ура! Иной раз и честно, да неуместно.

Е л и з а в е т а. Я тебе, Вася, прямо говорю, и не первый раз: с тебя - хватит, а мне - мало!

Достигаев (сел). Ну... до чего же ты, подлая, бесстыдна!

Е л и з а в е т а. И не подлая, и не бесстыдная! Я правду говорю - ты умный, ты знаешь - правду!

Д о с т и г а е в. Да... чёрт тебя возьми вместе с правдой этой! Глупа ты... до святости, изверг естества! Ты - солги, да чтоб приятно было! Обидно мне или нет, что я – стар для тебя? Слышишь, как я с тобой говорю? Видишь, ну?

Е л и з а в е т а. Вижу. Всё вижу. И - понимаю. А лгать тебе - не стану. Солгу – ты поймёшь, и разрушится наша дружба, а твоя дружба мне дороже, чем твоя любовь...

Д о с т и г а е в. Эх, Лизка...

Е л и з а в е т а. Я от тебя никуда не отойду, и никто меня не сманит, никто! Я – знаю, другого такого, как ты, нет!

		(Глафира - с подносом, на нём две бутылки, бисквиты в вазе, яблоки.) 

Оглядываться надо. Время опасное...

Е л и з а в е т а. Не умею я учиться, Вася! Да я и без науки ничего не боюсь, как та девица, которая поёт:

Трижды замуж выходила,

Не боялась ничего, -

И четвёртый выйду – тоже

Ничего не побоюсь...

Д о с т и г а е в. Ты - не шути, не время для шуток! Взяла бы словарь, почитала. Вот, примерно, Дарвин, англичанин, он проводит такой взгляд: надо приспосабливаться! Всё живёт, потому что приспособилось, а не просто: родилось, выросло и живёт... беззащитным дураком! (Антонина - с тарелками.) Тебя с Антошкой надобно посадить на идеологическое питание... на диэту! Почему не идут сюда?

А н т о н и н а. Там спор с Павлином.

Д о с т и г а е в. Э, болваны... (Идёт. Елизавета - под руку с ним.)

Г л а ф и р а (из тёмной комнаты). Шура прислала товарища сказать, что она и сегодня не ночует здесь и не беспокоились бы вы. А если хотите видеть её - товарищ проводит вас. Она - в совете. Очень желает видеть вас.

А н т о н и н а. Нет, не пойду. Такая слякоть, холод. Придёт же Шура завтра... послезавтра? Ну - когда-нибудь? (Глафира молчит.) Начинается что-то серьёзное, Глаша?

Г л а ф и р а. Мне неизвестно.

А н т о н и н а. Вы тоже уйдёте к ним, да? А мне вот некуда идти. Ни с вами, ни против вас... не способна.

Г л а ф и р а (грубовато). Может - ошибаетесь вы? Посмотрели бы поближе на людей, которые верят и решают...

А н т о н и н а. Мне верить - нечем. У меня нет этого, чем верят. Я говорю, конечно, не для того, чтоб вы пожалели меня.

Г л а ф и р а. Я понимаю, что жалость мою вы за обиду себе приняли бы. Нет, я не жалею. А трудно мне понять - как это, почему? Жил человек свободно, читал книги какие хотел...

А н т о н и н а. И оказался ни к чему не способен, да?

Г л а ф и р а. Вы... не одна такая, много таких...

А н т о н и н а. Это вы - утешаете?

Г л а ф и р а. Нет, зачем же?

Г л а ф и р а. Она своё место найдёт...

А н т о н и н а. Ну, прощайте, Глаша!

Г л а ф и р а (удивлена). Я ведь не сегодня ухожу.

А н т о н и н а. Скажите Шуре... нет, лучше я напишу ей...

Г л а ф и р а. Сейчас?

А н т о н и н а. После. (Ушла к себе.)

		(Глафира, нахмурясь, смотрит вслед ей, делает движение к двери, но отмахнулась 

П а в л и н (возмущённо). Прискорбно, весьма прискорбно, молодые люди, что вы так легкомысленно, с кондачка относитесь к слухам, столь грозным.

В и к т о р. Но - объясните: где же Керенский, войска?..

А л е к с е й. Министры?

П а в л и н. Объяснить я ничего не могу. Но верю в самое невозможное...

В и к т о р. Ну да, это верование - ваша профессия...

П а в л и н. О, боже мой, боже! Что приходится слышать! Повторю вам, да подумаете: разумом наделены мы от бога не для упражнений в бесплодном высокоумии, хотя подобает нам и ереси знать, да искуснейшими явимся противу еретиков...

Д о с т и г а е в (входит с бутылкой в руке). Значит: в Петрограде образовалось новое правительство, рабочее? Ну, что ж? Деды и прадеды наши из рабочих вышли, отцы с рабочими жили - трудились, почему же и мы не сумеем?

П а в л и н. Ох, Василий Ефимович, как неприятно шутите вы...

Д о с т и г а е в. Открой вот эту бутылочку, Алёшка, да не взболтай, винцо нежное! (Обнимает Павлина за талию, ходит с ним.) Ты чего боишься, пастырь душ наших?

П а в л и н. Помилуйте, - что за вопрос? Власть над Россией захвачена неизвестными людями, из коих большинство - инородцы, иноверцы, а вы...

Д о с т и г а е в. А я не верю в это и ничего не боюсь!

Д о с т и г а е в. Подожди, - в чём дело? Жили мы шутя, за счёт дураков, ну вот: перебили дураков на войне, а которые остались - поумнели и просятся к нам в долю, в компаньоны.

П а в л и н. Дразните вы меня, Василий Ефимович.

Д о с т и г а е в. Нет, ты - сообрази... Например - немцы. Чем немец силён? Тем, что по Дарвину живёт...

П а в л и н. Ох, полноте! Давным-давно опровергнут Дарвин этот!

В и к т о р. Совершенно верно.

Д о с т и г а е в. Опровергнут? Не слыхали об этом. Ну, пускай он опровергнут, а привычка к нему всё-таки осталась, и немцы отлично... приспособляются. Немец социалиста не боится, он и социалисту кушать дает. И - что же мы видим? У нас в шестом году кадеты уговаривали народ: не плати царю налогов, не давай солдат! Народ и ухом не повёл... да! А вот, немецкие рабочие, социалисты, в четырнадцатом году, глазом не моргнув, дали денег на войну.

П а в л и н. Позвольте... невразумительно это!

В и к т о р. Я тоже не понимаю: что общего видите вы...

Д о с т и г а е в. Ага? Вот видите? Нет общего-то!

В и к т о р. Но каков же смысл вашего примера?

П а в л и н. Постойте... что такое?

		(Шум, возня где-то в доме.) 

А л е к с е й. Это - в кухне. Пришёл кто-то.

П а в л и н (встревожен). Вот видите... вламываются!..

		(Виктор - спокоен.) 

Д о с т и г а е в (сыну). Иди, взгляни, кто там?

П а в л и н. Я говорю - всего можно ожидать.

Д о с т и г а е в. Для гостей - не поздно.

П а в л и н. Кто теперь в гости ходит? О, господи! Вскую оставил нас еси?

Д о с т и г а е в (удивлён). Гу-бин?

Е л и з а в е т а. Да, да!

П а в л и н. Разрешите удалиться, ибо считаю безумием риск встречи...

Д о с т и г а е в. Постой, дай сообразить...

Е л и з а в е т а. Ввалился, как слон.

П а в л и н. И, конечно, нетрезвый. Нет, уж я...

Д о с т и г а е в. Ты, Павлин Савельев, посиди, не сожрёт он тебя! Нет, ты останься...

Е л и з а в е т а (берёт попа под руку). Я буду защищать вас...

		(Входят: Губин, Нестрашный, Алексей.) 

Г у б и н. А-а, Павлин... Ну, ладно, не бойся... Не до тебя. Здорово, Василий...

Д о с т и г а е в. Вот не ожидал! Рад... очень рад...

Г у б и н. Ну, где там - рад? Чему - рад?

Н е с т р а ш н ы й. Для радости, Василий Ефимович, - поздно! Здравствуй-ко!

Г у б и н. Ты, Перфил, начинай сразу.

Д о с т и г а е в. В чём дело, а? Что это вы... не щадя себя, так сказать...

Н е с т р а ш н ы й. Говори ты, Алексей Матвеич, я - сейчас! (Отводит сына в сторону.)

Д о с т и г а е в. Ночью... обеспокоились, а?

Г у б и н. Пришли... на поклон хитрости твоей... хитроумию...

Н е с т р а ш н ы й (сыну). Лошадь - у ворот. Езжай, скажи, чтоб вагон с бумагой гнали тотчас, знаешь - куда? По документам в вагоне - сода. Наборщики готовы? Действуй. Я дождусь тебя здесь. Один по городу не езди, возьми кого-нибудь. Иди. Осторожно.

П а в л и н. Глубоко правильно...

Г у б и н. Ты всё-таки молчи, Павлин!

Н е с т р а ш н ы й (звонко). Ну, слышал? Правительство - арестовано, солдаты с рабочими разграбили и подожгли Зимний дворец, Керенский - бежал...

Г у б и н. А что нам делать?

Д о с т и г а е в. Ай-яй-яй! Что же это происходит, граждане, а? Отец Павлин – каково? И... и все бегают! То - один, то - другой. Нашалит и - бежать! Звонцов-то, губернатор наш, в Москву удрал...

Г у б и н. Ты - не юли, не вертись...

Н е с т р а ш н ы й. Мы пришли посоветоваться... Ты у нас впереди смелых числишься. К твоим словам люди внимательны.

П а в л и н. Присоединяюсь к сей оценке! Вас, Василий Ефимович, послушают, за вами пойдут...

Г у б и н. Нет... ты, поп, молчи!

		(Елизавета пробует открыть дверь в комнату Антонины. Манит пальцем Алексея. Он 

Д о с т и г а е в. Я, конечно... очень благодарен за доверие... Что же предполагаете вы начать? Ты, Порфирий Петров, старый воевода - сколько лет командуешь союзом-то Михаила Архангела?

Н е с т р а ш н ы й. Время ли старые года и заслуги считать? Мы тебя спрашиваем: что это за комитет безопасности организовали в Москве? И кто здесь, у нас, комитет этот представляет? Ты, что ли?

Г у б и н. И о какой, чьей безопасности речь идёт?

Н е с т р а ш н ы й. С нами ты или с кадетами?

Д о с т и г а е в. Вопросов-то сколько, отец Павлин!

		(Елизавета быстро ушла, захватив с собой Алексея.) 

Г у б и н. Не тяни за душу, Василий!

Д о с т и г а е в. Считаю так, что основной вопрос: с кем я? Ответить - просто: ни с кем, только с самим собой.

Д о с т и г а е в. И о безопасности своей сам забочусь, не полагаясь на комитеты, я – сам себе комитет! Я - не Варвара Звонцова, - партию не представляю...

П а в л и н. Но, простите, вопрос, насколько я могу понять, касается вообще... верований ваших...

Д о с т и г а е в (обозлился). Верую в бога, но - предпочитаю коньяк. Это сказал один полковник, - очень хорошо сказал! И что значит - вообще? Сарай, что ли, куда всякую дрянь складывают за ненужностью её? Вообще!.. С кем - вообще? Для чего - вообще? Вы просите у меня совета? По какому делу? Вы что намерены делать?

Г у б и н. Отсиживаться. Обороняться.

Д о с т и г а е в. Люди есть у вас для этого?

Г у б и н. Вот - Перфил... говори ты, Перфил.

Н е с т р а ш н ы й. Офицера есть. Люди - найдутся.

Д о с т и г а е в. В каком числе? И - кроме количества, - качество надо знать!

Г у б и н. Он - выспрашивает, а сам ничего не говорит.

Д о с т и г а е в. Заметно, что около вас Мокроусов крепко трётся, а всем известно, что он - жулик.

Г у б и н. Честного дёшево не купишь.

Н е с т р а ш н ы й (решительно). Ну, вот что, Василий Ефимов, довольно вертеть хвостом...

Е л и з а в е т а (вбегает, останавливается и смотрит на всех молча, определяя: как, каким тоном сказать то, что она знает? Она - подавлена, но не очень огорчена и не испугана. Говорит негромко, как бы с трудом). Вася... Василий Ефимыч... Нет... это - невозможно!

Д о с т и г а е в (сердито). Что? Ну, что такое?

Г у б и н (Нестрашному - ворчит). Подстроено что-то... фокус какой-то... Я те говорил...

Е л и з а в е т а. Тоня умирает...

Д о с т и г а е в. Ты - что? Бредишь?

Н е с т р а ш н ы й. Разве она хворала?

П а в л и н. Но - позвольте! Как же это? Полчаса тому назад... она...

Е л и з а в е т а. Застрелилась.

Д о с т и г а е в. Антонина? Не... может быть!

Е л и з а в е т а. Ещё дышит... Алексей... за доктором...

Д о с т и г а е в. Где? (Бежит в тёмную комнату.)

Е л и з а в е т а. В угловой... (Идёт за Достигаевым, оглядываясь на всех.)

Н е с т р а ш н ы й (Елизавете). Какая же причина? Надо причину объяснить...

Г у б и н. Нет - каково? Я тебя, Перфил, предупреждал - толку не будет!

П а в л и н. Не могу не сказать: весьма... необычное событие! Вполне здоровая девица...

Н е с т р а ш н ы й. Ну, положим, она была взбалмошная, капризная...

Г у б и н. Ах, Васька, Васька... Вот как, Павлин, а? Всё, брат... лопается...

П а в л и н. Высокоумие, атеистическая мечтательность - причины таких и подобных фактов.

Г у б и н. Ну, что ж будем делать здесь, Перфил?

Н е с т р а ш н ы й. Подождём. Надо посмотреть.

Г у б и н. На дочь-то? (Налил вина, пьёт.) Я - не пойду, не хочу. Не люблю я покойников в доме.

Н е с т р а ш н ы й. Кто их любит...

Г у б и н. Надо так: помер, и сразу неси его в церковь, пускай там стоит. Верно, Павлин?

П а в л и н. Допустимо.

Г у б и н (вздохнув). Фальшивый ты человек всё-таки! Все вы, попы, ябедники богу на нас, грешных.

Н е с т р а ш н ы й (думает вслух). Как же это произошло? Жили-жили, строили дома, города, фабрики, церкви... и - оказались чужие всем. И даже - друг другу.

Н е с т р а ш н ы й (тоскуя). Армию поили-кормили, чиновников, судей, губернаторов... полиции сколько...

Г у б и н. А - попов? Попов развели, будто - крыс. Мы, старообрядцы, беспоповцы... Впрочем... ладно! Не обижайся, Павлин, давай выпьем! {Павлин молча кланяется, чокнулись, пьют.)

Н е с т р а ш н ы й. А помнишь, Лексей Матвеев, как мы в шестом году забастовщиков смяли? Как отрезвел народ? Меня сам губернатор слушался. Я тут всех властей взнуздал...

Г у б и н. Да-а... размахнулся ты широко... Большую обнаружил ярость.

Н е с т р а ш н ы й. Теперь - понял? А тогда орал на меня в городской думе, человекоубийцей называл.

Г у б и н. Ну... Ладно. Было, прошло, да - снова пришло. С каторги-то всех воротили.

П а в л и н. Справедливость жестокости доказывается библией... Идут...

Д о с т и г а е в (в одной руке платок, в другой - конверт). Надо милицию, Лиза... Засвидетельствовать надо.

Е л и з а в е т а. Глаша побежала.

Д о с т и г а е в. Скончалась дочь моя... Порфирий Петрович... Да. Освободите меня. Не в силах я беседовать о делах посторонних...

Н е с т р а ш н ы й. Посторонних? Та-ак...

Г у б и н. Видал, Перфил? Вася и на покойнице играет... Идём, брат.

Д о с т и г а е в. Что болтаешь, Губин, дикое чудовище? Что значит - играет? Поставь себя, Порфирий Петров, на моё место, - подумай, что Виктор твой погиб.

Г у б и н. Ну, чего там? Идём!

Е л и з а в е т а (вбегает). Солдаты!

Н е с т р а ш н ы й (угрюмо). Это - наши. Это Виктор за мной прислал.

		(Елизавета шепчет о чём-то мужу.) 

Д о с т и г а е в (громко). Однако - позволь! Как же это? Как же ты, Порфирий Петров, призываешь солдат в чужой - в мой дом, какое у тебя право?

Н е с т р а ш н ы й. Теперь правами не стесняются.

Д о с т и г а е в (возвышая голос). Что это значит: ваши солдаты? Чьи - ваши? Для чего?

Г у б и н. Трусишь, Васька? Хо-хо...

Д о с т и г а е в. Вы явились ко мне с-с-с фантазиями, которые я отказался даже выслушать, чему есть свидетель отец Павлин...

		(Нестрашный, стукнув палкой в пол, медленно встаёт, выпрямляется, изумлён; а 

Н е с т р а ш н ы й (сначала бормочет, потом визжит). Свидетель? А-га-а... Значит, ловушка? Ловушку ты устроил мне, Васька, Иуда, сукин сын, а? Ло-овко...

Д о с т и г а е в (тоже визжит). Я тебя - звал? Звал я тебя? Ты сам пришёл! Павлин – знает! Где он? Лиза!

		(Лаптев говорит что-то Бородатому, тот счастливо ухмыляется, кивает головой.) 

Н е с т р а ш н ы й. Губин! Верно ты сказал, тут что-то подстроено... Даже не поймёшь - как?

Л а п т е в. Вы, Порфирий Петров Нестрашный, - арестованы.

Н е с т р а ш н ы й. Чего-о? Кем это? Ты кто? Какая власть?

Л а п т е в. Это вы узнаете там, куда вас отведут.

Е л и з а в е т а (быстро). Яков Егорович, подумайте, какое несчастье у нас: Антонина застрелилась!

Н е с т р а ш н ы й (усмехаясь, Губину). Слышишь? Власть-то Достигаевым знакомая...

Л а п т е в (удивлённо, не веря). Как это? Случайно?

Е л и з а в е т а. Нарочно, письмо есть для Шуры Булычовой, не знаете - где она?

Н е с т р а ш н ы й. Всё - свои...

Л а п т е в (Елизавете). Позвольте... Это - потом. Губин Алексей Матвеев тоже подлежит аресту...

Н е с т р а ш н ы й. А - Достигаев? Он - тоже купец, хозяин...

Н е с т р а ш н ы й. Всё-таки ты кто же? Кем поставлен в командиры?

Л а п т е в. Ну, вы - не притворяйтесь, вы знаете, кто я. В списке людей, которых вы решили завтра уничтожить, я - на шестом месте. Сын ваш и Мокроусов - арестованы, нам всё известно. Разговоры здесь излишни, завтра поговорите.

Н е с т р а ш н ы й (грузно сел). Так... Завтра? Ладно. (Кричит.) Ну - арестовал, ну? А... а ещё что? Каким судом судить будешь?

Б о р о д а т ы й. Ты - не ори! Мы на тебя не орём. Суд у нас будет правильный, не беспокойся. Ты, поди-ка, не помнишь меня? А я тебя с седьмого года помню...

Н е с т р а ш н ы й. Конюх... Харя...

Б о р о д а т ы й. Вот те и харя! И - конюх!

Н е с т р а ш н ы й. Всё-таки... Лаптев... Я вас знаю... Крестник Булычова. Всё-таки - за что?

		(Входят Кузьмин и три солдата.) 

Л а п т е в (пожимая плечами). Будет вам дурить! Вы подготовили вооружённое нападение на совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов... Ну, теперь удовлетворены?

Б о р о д а т ы й. Он, видишь, не знал этого! Делать - делал, а - не знал, дитё! Он – как дитё, играет, а чем? Того не понимает.

Д о с т и г а е в. Так вот с каким делом пришёл ты ко мне, Порфирий Петров? Вот в какое преступление против народа хотел ты втянуть меня?

Г у б и н (встал, бормочет). Ну, вот, Перфил, добился ты своего... Погубил меня....окончательно!

К у з ь м и н. А ну, дядьки, идёмте! Где одежонка ваша? Шагайте бодро... собачьи дети!

Н е с т р а ш н ы й (толкнув Губина). Дурак! Ты - пьян. Ничего нам не сделают. Не посмеют!

Б о р о д а т ы й. Любит орать... Эхе-хе...

Л а п т е в. Где письмо Антонины?

		(Достигаев подал письмо, прикрыл глаза платком.) 

Л а п т е в (покосясь на него, читает). «Прощай, Шура. Ни о чём не жалею. Только с тобой, иногда, мне было тепло и ласково». (Помолчал.) Шурке об этом письме прошу не говорить. Я передам его Шуре, когда найду это удобным. Глафира - у вас?

Е л и з а в е т а. Когда пришёл Нестрашный, я послала её к вам в совет, к Тятину, она ещё не возвратилась.

Л а п т е в. А где... Антонина?

Е л и з а в е т а. Идёмте...

		(Ушли. Достигаев стоит у стола, потирая лоб, щёки, точно хочет стереть улыбку 

Б о р о д а т ы й. Замечательной крепости материя! Вот из эдакой солдатам шинели не строят!

Д о с т и г а е в. Теперь будут шить из материи и получше этой.

Б о р о д а т ы й. Шинели не станут шить, мы воевать не желаем.

Д о с т и г а е в. И не надо.

Б о р о д а т ы й. Мы решили уговорить все народы: долой войну, братья-товарищи!

Д о с т и г а е в. Вот это - правильно!

Б о р о д а т ы й. Ну, то-то! Вот, даже и вы понимаете, что - правильно! Мы капиталистов передушим и начнём всемирную, братскую жизнь, как научает нас Ленин, мудрый человек. А Нестрашным - конец! Это - кровожадный человек! Он в седьмом году так зверствовал... Однако, как вы тоже здешний, то сами знаете, какая он стерва...

Д о с т и г а е в. Да...

Б о р о д а т ы й. А вот вокруг вашей фамилии скандального тогда не слыхать было. Хоша бывает и так, что живёт человек тихо, а вреда от него больше, чем от разбойника...

Д о с т и г а е в. Винца стаканчик не выпьешь?

Б о р о д а т ы й. Не-ет, нельзя! Я вроде как на часах при вас нахожусь.

Д о с т и г а е в (тревожно). Разве я арестован?

Б о р о д а т ы й. Это неизвестно мне. Ну, однако я - старый солдат и своё дело знаю. Которая застрелилась, - она кто будет вам?

Д о с т и г а е в (не сразу). Она?.. Дочь...

Б о р о д а т ы й. До-очь?

Б о р о д а т ы й. Молодёжь... решительная! В дураках жить не желает. Дескать, отцы-деды пожили дураками, а мы, давайте, попробуем иначе...

		(Лаптев молча увёл солдата из комнаты.) 

Д о с т и г а е в. Ушёл. Даже башкой не кивнул...

Е л и з а в е т а. Очень нужен тебе его поклон. Что-о? Перепугался?

Д о с т и г а е в (лирически). Ах, Лизок... умница ты моя! Как ты всё это... замечательно! Как своевременно всё... И про Антонину, и...

П а в л и н (выходит из тёмной комнаты). Да, Елизавета Михайловна, я тоже исполнен восхищения пред умом вашим.

Д о с т и г а е в. Это... как же ты? Где ты был?

П а в л и н. А я - удалился. Сказано: «Отыди ото зла и сотворишь благо». Я – не прятался, но сан мой - обязывает... Если б кто заглянул за портьеру, то увидал бы, что я – тут.

Е л и з а в е т а. Вы, отец Павлин, ночуйте у нас.

П а в л и н. Благодарствую! Хотел просить вас о ночлеге. Ещё повторю: замечательно вы о покойнице-то...

Е л и з а в е т а. Не будем говорить о ней...

Д о с т и г а е в. Да. Что скажешь? Неспособная была... (Наливает вино в стакан.) Ну, что ж? Значит - власть рабочих, а?

П а в л и н. О, господи! И горько и смешно...

Е л и з а в е т а. Ты, Вася, не беспокойся.

Е л и з а в е т а. И - не мешай мне...

П а в л и н. Все - молодёжь...

Д о с т и г а е в (соображая). Рябинин... Вот Рябинин этот... в каком количестве?

Е л и з а в е т а. Всё пойдёт хорошо! Ведь всё - очень просто! Очень просто, Вася...

П а в л и н. На многие лета!

Б о р о д а т ы й (идёт). Выпиваете?

Е л и з а в е т а (удивлена). Вы - что, товарищ? Зачем?

Б о р о д а т ы й. А мы, некоторые, останемся тут, на случай, если придёт кто в гости к вам... Ну, чтобы и сами вы... ни туда ни сюда! Вон, у вас священник оказался... Надо поглядеть - может, ещё кто есть?..

Б о р о д а т ы й. А вдруг - окажется?.. Ведь вот он, священник-то, его будто бы не было, а он - тут! Как с небеси спрыгнул. Так что мы тут походим, поглядим... Может, ещё какие чудеса окажутся...

		(Павлин медленно, машинально направляется в тёмную комнату.) 

Б о р о д а т ы й (весело). Куда, куда, ваше священство? Не-ет, вы уж все посидите тут, а я вас покараулю.

Е л и з а в е т а. Вы не смеете издеваться!

Дело - лёгкое, вам знакомое...

		(Начинается обыск.) 

Занавес