СВАДЬБА
Очерк
...Поиграв во все известные им игры, они наконец решили обвенчаться. Эта идея пришла в голову Пете. Он разрушил четырёхэтажную башню, возведённую сестрёнкой из игральных карт, и, оставив девочку несколько раздражённой его поступком, со скучным видом отошёл к окну, влез на стул и, прислонясь лбом к стеклу, стал молча смотреть на улицу.
Шёл дождь, небо было хмуро, и был слышен скучный, однотонный звук хлюпающей воды.
По лужам, среди улицы, ехала телега, на ней сидел мужик, закрывшись рогожей, и стук колёс по камням мостовой казался Пете мокрым. А окна противоположного дома смотрели так, как будто дом был старый и слепой. Соня, сидя на полу, медленно собирала карты и, надув губки, посматривала в спину брата глазами, в которых ясно светилось желание побраниться с ним.
- Знаешь что? — обратился он к ней, не слезая со стула. — Давай венчаться!..
- Я с тобой играть больше не хочу... — решительно ответила Соня.
Тогда Петя спрыгнул со стула, подошёл к ней и, сунув одну руку в карман панталон, другую положил ей на голову, а потом начал увещевать её тоном человека, сознающего своё превосходство, тогда как она с руками, полными карт, мотала из стороны в сторону головкой, желая сбросить с неё руку брата.
- Какие вы глупые, все девочки... Ну разве можно сердиться за карточный домик? Он всё равно упал бы... А вот лучше давай венчаться...
— Не буду, не хочу...
— Сонечка! Ну, пожалуйста, давай... Это очень хорошо. Мы наденем на головы абажуры с ламп... потом я надену красную шаль... потому поп — это буду тоже я. Поп и жених — оба я. А ты невеста, ты возьмёшь белый абажур из гостиной и вязаную скатерть с круглого стола из маминой комнаты... Мы составим стулья и будем ходить вокруг них и петь... Хорошо? А потом будем устраивать себе квартиру, и всё у нас будет, как у горничной Аннушки... Помнишь, — когда она венчалась, тоже шёл дождик, и папы с мамой не было, а у тётки Мани болела голова... А няня прищемила Верному хвост дверью, и он бегал по двору и визжал... няня ругалась!
Это воспоминание вызвало улыбку на личико Сони и смягчило её.
— Невеста должна быть в кисее... а где кисея? — солидно заявила она, взглядывая на брата.
Он задумался, осматриваясь кругом.
— Если бы можно было снять с окна занавеску? Не достанешь...
- Порвёшь — и будут ругать нас.
- Да... — согласился Петя и сел на ковёр рядом с сестрой.
Они помолчали. Было скучно... Снизу, из кухни, глухо доносилась какая-то возня, иногда крики...
- Это Аннушка ругается с Фаддеем... — сообщила Соня.
- Они всегда ругаются и дерутся... Папа говорит, что нужно одного из них прогнать.
- А когда Фаддей был просто кучером, а не венчался с Аннушкой, он не бил её, — задумчиво сказала Соня.
— Кому?
— Папе...
- А теперь?
- А теперь уж всё равно... Они обвенчались.
- Разве когда обвенчаются, то можно драться?
Петя помолчал.
- Фаддей говорит — можно... Он очень сильный. Он боролся с соседним дворником и повалил его... Аннушка тоже сильная... Но женщины не могут драться с мужьями...
- А почему?
- Грех! — сказал Петя, подумав.
Соня встала с пола и, поёжившись, заявила, что ей холодно.
- Это оттого, что скучно, — объяснил Петя. — Если бы мы играли, а не сидели бы, как деревяшки, нам было бы и весело и тепло. Давай играть?!
- Венчаться? — спросила Соня из глубокого кресла, куда она забралась с ножками и откуда выглядывал её белый лобик в светлых кудряшках...
- Да! Ну, пожалуйста! Это ничего, что нет кисеи, мы будем бедная свадьба. Мы возьмём в руки по большому карандашу у папы со стола, и они будут как свечи... Карандаши очень похожи на свечи, чёрненькое в них как светильня, а дерево как воск...
- Нужно, чтоб у меня был шлейф, — договаривалась Соня.
- Но ведь мы — бедная свадьба; зачем же шлейф?
Петя начинал раздражаться настойчивостью сестры. Эти девочки всегда капризничают.
- А где у нас будет квартира?
- За трельяжем, мы его немного отодвинем и заставимся ширмами... Потом устроим постель из пуфов, снимем у мамы полочки со стола — и это будет у нас комод. А вместо стульев — подушки с дивана...
- А потом?
- Что? — нахмуря брови, спросил Петя...
- А что же мы будем делать потом?
- Потом — это уже после... Там увидим... Будем жить... принимать гостей, можно притащить Жужу и кошку, и они будут гости... Будем ездить в театр — в мамину комнату... И вообще будем жить, как женатые; я буду с книгой уходить на службу, как папа, а ты будешь готовить обед и всё убирать, как...
— Мама ничего не делает... — внесла Соня поправку в порядок семейного дня...
- Я хотел сказать — как Аннушка... Потом я буду дуться, как папа, а ты уйдёшь в комнату и будто бы запрёшься... А я буду кричать на тебя, помнишь, как папа в воскресенье? Он даже кулаком стучал по столу и плевался, — оживлённо рассказывал Петя...
— И ногой опрокинул стул... Я очень испугалась тогда, — задумчиво добавила Соня.
- Помнишь, как мама крикнула на него? Я смотрел в щёлочку из детской и видел, — глаза у неё были большие, большие, а губы чёрные и дрожали. И вся она качалась...
— Страшно! — сказала, ёжась в кресле, Соня.
- Это ничего... Мы, если хочешь, не будем делать этого... Мы будем просто жить. Потом, ведь ссориться только тогда нехорошо, когда ссоришься, а после ничего! Ведь папа и мама всегда после ссор добрее... Когда они помирятся, у них можно просить всего, чего хочется.
— Да... — согласилась Соня.
— Значит, будем играть?
- Давай! — и Соня соскочила с кресла.
Через несколько минут комната представляла из себя картину разрушения и хаоса. Мебель была сдвинута почти вся в один угол; и только посреди пола стоял стул, накрытый скатертью. К спинке его была прислонена раскрытая тетрадь нот.
- Это книга, которую читает поп, когда венчаются, — объяснил Петя сестре.
А она одевалась к венцу. Вытащив из буфета большую скатерть, она запутывала в неё свою фигурку и улыбалась, видя, что у неё будет прекрасный шлейф. На голове её уже болтался большой зелёный китайский абажур; край его то и дело опускался ей на нос, и она взмахивала головкой, чтобы сдвинуть этот убор на затылок. На её личике, в светлых кудрях, легли тени, и оно сделалось таким серьёзным.
Петя устраивал себе ризу из бархатной скатерти, которую стащил со стола в гостиной. И на его голове позвякивал абажур, голубой, стеклянный. Пете было очень неловко в нём.
- Я буду архиерей, а не простой поп. Хорошо?
- Всё равно, — согласилась Соня, прикалывая себе булавкой к плечу цветы, оторванные от абажура.
- Ну, скоро ты готова? Я уже совсем... Вот ещё нужно бы перчатки и галстух... Женихи это надевают... помнишь, ехали мимо двое.
- Это они ехали не венчаться... а просто на извозчике.
- А впереди их ехала же невеста!
- Это не их, а того, который сидел с ней рядом, в круглой шляпе...
- Ну... это ничего. Я без перчаток... Потому что ведь я ещё и архиерей.
- Готова? Давай руку...
Он взял её за руку и повёл вокруг стола, надув щёки и сделав важное лицо...
- Го-споди помилуй! Господи... — пел он, закатывая глаза и раскачивая левой рукой так, как будто бы кадил.
Соня шла за ним, потупив в землю глазки, жеманно склонив головку к его плечу и поддерживая свободной рукой шлейф.
- Спаси, господи, рабу твою Софью! — пел Петя и споткнулся о шлейф невесты. — Ну вот, напутала ты тут себе... Я так упаду... Подбери ещё немножко...
- А у нас нет колец... — вдруг остановилась Соня... - Потому что нужны кольца.
Петя вопросительно посмотрел на неё, поправляя на голове абажур...
- Да, — кивнула она ему головкой, — нужны!
- Ну, ничего... Уж мы кончили... обвенчались. Теперь идём домой.
Они пошли в угол комнаты, изображавший собою их дом. Пришли туда и сели на двух пуфах рядом друг с другом и держась за руки.
- Давай же разговаривать, — предложил Петя...
- А о чём? — спросила сестра.
— О чём-нибудь... Нельзя же, обвенчавшись, сидеть и молчать.
— Мне не хочется говорить... — задумчиво сказала Соня.
— Ну, уж вот ты и капризничаешь... Совсем нельзя играть с тобой...
Соня осторожно высвободила свою руку из руки брата и стала откалывать булавки своего венчального наряда.
Петя, завёрнутый в складки пёстрой скатерти, с абажуром на голове, с скучным лицом смотрел на неё, хмуря брови.
- Ты раздеваешься?
- Да... А что же уж? — спросила Соня.
- Я не хочу, чтоб ты раздевалась...
- Какой! — сделала гримаску Соня.
- Я не играю ведь!
- А я не хочу, чтоб ты не играла... Ты моя жена и должна меня слушаться... Не раздевайся...
- Не кричи... Дурак!
- Ты не смеешь ругаться, — дура! — злобно вскричал Петя.
Но она вскочила на ноги, сбросила с плеч скатерть и абажур с головы и, топнув ножкой, раздражительно, обиженно, побелевшими и трясущимися губками бросала ему:
- Я скажу маме... Ты ругаешься... Дурак, чудак, дурак, болван.
- Ах ты... таракашка! — вскрикнул Петя и толкнул новобрачную в грудь.
Она не выносила, когда её называли таракашкой. От толчка она покачнулась, опустилась на пуф и так неловко, что свалилась с него на пол к ножкам трельяжа... Её розовая от гнева мордочка смотрела на Петю из-за большого листа филодендрона, а Петя, топая ногами по полу, склонился над ним и озлобленно кричал:
- Таракашка, таракашка! Скверная букашка!
Она, не вставая с пола, повернулась на бок, закрыла лицо ручками и горько заплакала.
— Плачь, плачь! Мне тебя не жалко... А мама воротится, она ещё задаст тебе. Потому что я скажу, что это ты развозила всё по комнате... Да, скажу, и тебя поставят в угол и оставят без пирожного, и не возьмут в цирк.
Бедной девочке показалось, что для первого дня брака всего этого чрезмерно много. Она взвизгнула и застукала ножками по полу.
- Уйди, Петька!
Он отошёл к окну, довольный своей местью. Там, сняв с головы абажур и скатерть с плеч, он снова стал смотреть на улицу.
Дождь всё ещё шёл. И было скучно...
За стеклом хлюпала вода, а в комнате дрожали рыдания сестры. Пете стало горько...
- Ну, не плачь... — не оборачиваясь, сказал он.
Она заплакала сильнее.
- Я тебе подарю пять сводных картинок, — хочешь? — спросил Петя, помолчав.
Она завизжала.
- Ну, Соня! — подошёл он к ней... — Не плачь!
- Ну пожалуйста! — Он сел на пол рядом с ней и положил ей на плечо руку. Она сбросила её, открыв на минутку своё красное от слёз лицо.
- Сонечка! Ну, хочешь ещё — буду читать тебе вечером сегодня?.. И выпачкаю няню чернилами?
И то и другое ей всегда очень нравилось; особенно хорошо было, когда Петя под предлогом, что няня запачкала чем-то себе лицо, прикасался пальцем, заранее выпачканным чернилами, к её щеке или к кончику носа и на физиономии няни оставалось маленькое чёрное пятнышко. Представив себе это, Соня стала утихать.
- Погоди! — вдруг весь вспыхнул Петя. — Соня! Какая ты глупая! Разве я серьёзно толкнул тебя? И ругал — разве серьёзно?
— Ведь мы играли, да?
- Да...
- Как? В мужа и жену, да?
- Ну?
Он расхохотался.
— А что? что же? — улыбаясь, спросила Соня.
— Какая ты глупая, какая ты глупая! — забил в ладоши Петя...
— Это ты не в самом деле ругался? — спросила Соня, уже сконфуженно улыбаясь.
— Петя... ты...
- Да ведь уж это такая игра, что нужно ссориться! Всегда ведь ссорятся муж и жена, — ну, и игра в это если, то тоже нужно ссориться. Ах, как я тебя обманул! Ты подумай — ведь это же уж всегда...
- Какая я... — сказала Соня и вдруг, неудержимо засмеявшись, обняла брата и ткнулась ему головой в колени. У неё плечики даже вздрагивали от смеха. И Петя хохотал, приговаривая:
— Таракашка моя, баракашка ты моя!
И, сидя на полу, среди сгруженной мебели, они хохотали искренно и долго над этой смешной игрой в мужа и жену...
В собрания сочинений рассказ не включался.
Печатается по тексту "Самарской газеты".