Начало [середина] ноября 1898, Н. Новгород.
Написал Вам в Москву, но думаю, что, м.б., письмо застанет Вас и в Ялте.
Вы полагаете, что хорошо сделаете, отправившись с кровохарканьем в гнилое болото Ваше. Это, дяденька, совсем по-детски, это бравада, недостойная серьёзного человека, это чёрт знает что — но, во всяком случае, это неумный поступок.
У журнала четверо редакторов, говорит Поссе. Неужто же не могут трое заменить Вас? Не может быть, не поверю я, чтоб Ваше присутствие было необходимо настолько, чтоб Вам нужно ехать с риском расплевать все лёгкие. Ну, ладно, ну, поедете Вы в этот чёртов город, — разумеется, болезнь разовьётся в нём, и тогда Вы покаетесь. Впрочем — дело не в покаянии, а в том, что верхушки не так просто вылечить, и в том, наконец, что журнал может лишиться Вашей энергии. А журнал есть дело всероссийское, и роль его до такой степени может быть важна, что мы пока даже не в состоянии представить её себе. Это, можно сказать, дело историческое. Уже ради его Вам следует отнестись к себе серьёзнее, чем Вы относитесь. Ведь этот Ваш отъезд из Ялты — мальчишеская выходка, не больше. И потом — что ж Вы думаете — Петербург возвратит Вам Ваш голос, который украшал Вашу жизнь? Чёрта с два! (Ред.)
А Поссе говорил, что Вы серьёзный человек — туда же! Но — бросим это! Пожалуйста, поживите ещё несколько времени в Ялте! Хоть до той поры, пока прекратится кровохарканье. Прекратится — Вы и поезжайте, а в дороге оно у Вас возобновится с новой силой. Чёрт знает что! Какие мы нелепые люди, и как Вы огорчили меня Вашим совершенно диким письмом. Нужно беречь себя — поймите это! Пожалуйста, подождите в Ялте хоть до поры, пока зима укрепится на своей позиции. И чего смотрит Елпатьевский и все другие! Удивительно, ей-богу! Но — Вы всё-таки ещё недельки две поживите, — ведь это не лишнее, не так ли? Надо же понимать необходимость, чёрт возьми!