Горький -- Грузенбергу
[Москва. Ноябрь, после 4, 1905 г.]
Дорогой Оскар Осипович!
1 и -- да исчезнут!
А здоровье мое - неприятно. Был большой плеврит. Вот уже месяц сижу дома с компрессами, мушками и прочими неудобствами. Кожа раздражена, нервы - того больше. Зол, как черт.
Супруге вашей кланяюсь и жму руку Вам. Думаю, что скоро доктор меня выпустит на волю, тогда приеду в Питер2 и увижу Вас.
Примечания
Датируется как написанное после прекращения (4 нояб. 1905 г.) дела по обвинению Горького в составлении воззвания ("Всем русским гражданам и общественному мнению европейских государств") (XXIII, 333-336). В кн. О. Грузенберга "Очерки и речи" (Нью-Йорк, 1944. С. 225) ошибочно датируется декабрем 1906 г.
1 8 января 1905 г. депутация, состоявшая из литераторов и общественных деятелей, в которую входил Горький, предприняла попытку воздействовать на крупнейших царских сановников с целью предотвратить кровавое побоище, устроенное царским правительством 9 января 1905 г. После неудачи этой попытки и свершившегося преступления Горьким был написан проект воззвания, обращенного ко "всем русским гражданам и общественному мнению европейских государств", рукопись которого при обыске в ночь на 11 января 1905 г. была обнаружена у другого члена депутации, присяжного поверенного Е. И. Кедрина. Горький был арестован 11 января, доставлен в Петропавловскую крепость и заключен в отдельную камеру Трубецкого бастиона. Ему было предъявлено обвинение в составлении воззвания по поводу 9 января, возбуждающего к ниспровержению существующего строя. В обвинительном акте товарища прокурора Петербургской судебной палаты Камышанского по делу Горького говорилось: "... рукопись, по словам Пешкова, написана им под впечатлением ужаснувших его событий 9 января в намерении послать ее министру внутренних дел, а также разослать в редакции петербургских газет в надежде, что в которой-нибудь из них она будет напечатана, несмотря на резкое ее содержание. Поводом к ее составлению послужили, по словам обвиняемого, следующие обстоятельства: приехав в Петербург 4 января, Пешков, как из газетных сообщений, так и из рассказов разных лиц узнал, что столичные рабочие, под влиянием и руководством священника "Агафона" {Так в тексте. Имеется в виду Гапон.} собираются 9 января идти на Дворцовую площадь для вручения государю императору петиции с изложением своих требований <...> "Слыша <...> что против рабочих принимаются меры с целью не допустить их ко дворцу, и ясно понимая неизбежность столкновения", Пешков вечером 8 января "случайно зашел в редакцию газеты "Наши дни", где "застал большое собрание, занятое горячим обсуждением назначенного на завтра шествия рабочих на Дворцовую площадь". Приняв участие в этом совещании, Пешков предложил собравшимся послать из своей среды депутацию к министру внутренних дел с целью представить на его усмотрение все известные им факты и просить его, "как министра и человека" принять "все для него возможные меры" к предотвращению почти неизбежного столкновения рабочих с полицией и войсками. Предложение это было принято, и тотчас же была избрана депутация, в состав которой, кроме Пешкова, вошли литераторы Арсеньев, Анненский, Пешехонов и Мякотин, историки Кареев и Семевский, присяжный поверенный Кедрин и один рабочий. Подробности посещения этой депутацией министра внутренних дел и других лиц изложены, по словам Пешкова, в вышеприведенной рукописи, которая была составлена им на следующий день по собственной инициативе, без ведома входивших в состав депутации лиц, причем он предполагал дать ей распространение лишь в том случае, если бы лица эти одобрили ее содержание. С этой целью, справившись у посетивших его в тот же день знакомых о том, где бы он мог увидеться вечером с кем-нибудь из членов депутации, и узнав, что нужные ему лица, вероятно, будут в собрании Вольно-экономического общества, Пешков отправился туда и, встретив одного из членов депутации, передал ему рукопись со словами: "Посмотрите, пожалуйста, можете изменить ее, как угодно; я отказываюсь от авторских прав на эту статью".
Произведенной на дознании экспертизой установлено, что найденная у Кедрина рукопись написана рукой Алексея Пешкова.
существующего в государстве общественного строя, причем распространение означенного воззвания не последовало по обстоятельствам, от воли Пешкова не зависевшим.
Описанное преступление предусмотрено 1 п. 132 ст. Угол[овного] суд[опроизводства], а потому, на основании 1 п. 132 ст. Угол[овного] суд[опроизводства]) названный Алексей Пешков подлежит суду С. -Петербургской судебной палаты без участия сословных представителей" (Исторический архив. 1955. No 1. С. 113-- 114). Некоторые подробности, уточняющие обстоятельства ареста Горького, см. в статье И. Новича "Еще о "деле" М. Горького в 1905 году" (Новый мир. 1959,. No 3. С. 221--225). 14 февраля 1905 г. Горький был освобожден под залог и под конвоем доставлен на Балтийский вокзал. Вечером этого дня он вместе с М. Ф. Андреевой выехал в Ригу в сопровождении сотрудника охранного отделения.
Защиту Горького вел Грузенберг, который в своих воспоминаниях рассказывает: "Дело получило внеочередной ход и было назначено на 3-е мая. Ввиду того, что у меня как раз была защита в Риге, я взял приватно, для вручения Горькому, обвинительный акт, дабы он не был переслан через Рижскую полицию, которая совместно с баронами-собственниками почти всего Взморья выжила бы его с дачи <...> Застал я его больным, но совершенно бодрым. К делу своему он относился с полным равнодушием и строил планы литературной работы в тюрьме. Это настроение полной безнадежности разделяла и его друг NN [М. Ф. Андреева]. Она сказала мне: "Смешно думать, что процесс об Алексее Максимовиче поставлен для того, чтобы его оправдать; ясное дело, что он будет осужден и приговорен в максимальном размере". Я ответил ей, что безнадежных дел нет, а есть только безнадежное к ним отношение <...>
Вернувшись в Петербург, я узнал, что от прокурора Судебной палаты поступило требование о закрытии дверей судебного заседания на все время слушания дела - вплоть до приговора. Я понял выработанный министерством юстиции план: лишить этот процесс общественного контроля и поставить общество перед фактом, осуждения <...>
Подумав день-другой, я пришел к заключению, что в самой постановке дела получила место юридическая ошибка, обусловленная недостаточным в то время знанием нового Уголовного уложения, которое еще мало применялось <...> Я решил в прошении о вызове свидетелей изложить все дело и мои юридические доводы, привести целиком воззвание Горького, - последнее с той целью, чтобы пролитая 9-го января народная кровь была бы хоть морально отомщена <...> Прошение мое я отдал в печать" О Максиме Горьком // АГ). Прошение Грузенберга в Петербургскую судебную палату было напечатано 6 апреля 1905 г. В нем Грузенберг обосновывает неприменимость к Горькому предъявленной ему статьи обвинения: "... применение 1 п. 132 ст. угол, улож., по которой обвиняется мой доверитель, возможно лишь только тогда и постольку, когда и поскольку установлено, что вполне законченное воззвание передано другому для набора, переписки или размножения каким-либо иным путем. Между тем по настоящему делу <...> ясно, что инкриминируемое ему (Пешкову) воззвание составляет лишь проект <...> все его содержание, весь его смысл и все назначение поставлены в зависимость от одобрения или неодобрения членов депутации <...> При таком положении в настоящем деле отсутствует не только указанное выше объективное условие наказуемости составления воззвания, но и самое воззвание. Мы имеем лишь случай проекта воззвания, обнаружение лишь мысли, чувства и настроения, но не действие". Далее Грузенберг требует вызова в судебное заседание П. Д. Святополк-Мирского, С. Ю. Витте и К. Н. Рыдзевского и протестует против намерения прокурора вести процесс при закрытых дверях: "... прокурор Спб. судебной палаты отождествляет свои права с правами г. министра юстиции: только последний может без мотивировки потребовать закрытия дверей". Прошение завершается утверждением, что "не представляется основания к закрытию дверей судебного заседания по этому делу и к отправлению в тайне правосудия над писателем, участь, которого вызывает усиленные тревоги не только на его родине, но и во всем культурном мире" (Биржевые ведомости. 1905. No 8760. 6 апр. В тот же день напечатано также: Новости и биржевая газета. No 88).
Об окончании этого дела Грузенберг пишет: "Министерство и прокуратура не могли не понять своей ошибки, когда она была демонстрирована <...> Дело "пролежало у судебного следователя без движения несколько месяцев и было ликвидировано подведением под один из манифестов об амнистии" (Грузенберг О. О.
Несомненно, что освобождению Горького способствовал и тот взрыв общественного негодования и протестов, которым сопровождался его арест и в России, и заграницей. Многочисленные требования освободить Горького поступали в адрес правительства. Распространялись листовки революционного содержания, подобные следующей: "Свобода Горькому, борцу за волю, певцу свободного слова! Да здравствуют все смело идущие на бой за пролетарское дело, за политическую свободу! <...> Долой царское правительство, давящее мысль, гнетущее и разоряющее русский народ! <...> На волю всех политических узников!" (Исторический архив. 1955. No 1. С. 110 Там же: "Ходатайство" комитета Литературного фонда об освобождении А. М. Горького из-под ареста, посланное управляющему Министерством юстиции С. С. Манухину от 14 февр. 1905 г.)
Газ. "Berliner Tageblatt" обратилась к представителям немецкой науки, литературы, искусства и общественной жизни с воззванием "Спасите Горького!". Воззвание подписали видные писатели, общественные деятели и ученые. Протест против ареста Горького печатался во французской социалистической газ. "L'Humanite". Во многих городах проходили демонстрации в защиту Горького.
Сам Грузенберг рассказывает: "Помню бесконечный ряд телеграмм из-за границы на адрес Совета присяжных поверенных от ученых, писателей и адвокатов. Во всех них одна и та же тревога по поводу предстоящего суда: оберечь Горького от злобной мстительности властей, дать ему надежного защитника. Особенно врезалась в память своеобразием редакции телеграмма (от 30 апреля 1905 г.) адвокатуры небольшого итальянского города Трани: "Председателю Сословия Адвокатов в Петербурге. - Наш совет Сословия Адвокатов выражает во имя всеобщей гарантии прав защиты пожелание, чтобы права эти не были нарушены по отношению к мыслителю Максиму Горькому. Президент Дасканно"" (АГ).
Умелые действия Грузенберга в борьбе с царским судом вызвали восхищение Горького, и он дважды писал Пятницкому: "А он молодчина, Грузенберг-то, скажу еще раз" Т. IV. С. 181); "А Грузенберг - еще раз - молодчина! Скажите это ему при встрече" (Там же. С. 182)
"По присущей мне в ту пору драчливости я не хотел дать амнистию министерству и написал Горькому: не отказаться ли нам от амнистии и не потребовать ли слушания дела..." (Грузенберг О. О. Вчера: Воспоминания. С. 190).
"Если будет издан манифест и под него подведут и Алекс. Макс,-- то полагаю, что он уполномочит меня требовать все-таки суда. Иначе манифест будет милостью для невежественной прокуратуры. Невиновные в милости не нуждаются" (АГ).
"за суд" и намеревался выступить на нем с речью, публично клеймящей антинародную политику правительства. 27 февраля [12 марта] 1905 г. он писал Пятницкому: "... об уклонении от суда не может быть речи, напротив - необходимо, чтоб меня судили <...> это даст мне превосходное основание объяснить Европе, почему именно я "революционер" и каковы мотивы моего "преступления против существующего порядка" избиения мирных и безоружных жителей России, включая и детей" (Арх. Г. Т. IV. С. 177).
Однако впоследствии, в связи с ростом массового революционного движения в вооруженной борьбы против царизма, выступление на суде, видимо, отошло для него на второй план.
2 ЛЖТ. Вып. 2. С. 564.