Горький - Кондурушкину
[Капри. 22 сентября/5 октября 1908 г.]
<...> {Дефект текста (ред.).} Вы отвечаете: "Это не вытекает из рассказа. В себе я чувствую больше рабочего, чем в ком-либо другом, и шею свою вытянутой и мозолистой больше, чем шеи рабочего и мужика".
В это "больше" - я не верю, не могу верить. И - это "больше" - позволяет мне остаться при моем убеждении. Вы индивидуальность, вот почему вам "страшно тяжело". Современный индивидуализм для меня источник всех психических заболеваний, всех вывихов души.
Вы пишете: "Мне кажется - все человечество переживает эпоху знаменательную..." Так, я в этом уверен. Сравнивая прошлое с настоящим, я не вижу в прошлом такого времени, которое имело бы такое количество активной психической энергии, какое мы видим в наши дни, и никогда еще эта энергия не росла, не развивалась в таком быстром темпе, с такою силою.
"В старых богов не верю, нового нет", - говорите вы. Бог скрыт в вихре мировой жизни - где-то в центре вихря - место вполне достойное и человека, и бога - сына духа человеческого. В этом вихре жизни, все ускоряющем, творческое вращение свое, в этой буре нового миростроительства вы - и всякий другой - должны бы найти свое место. Если вы ищете "счастья" - оно возможно лишь в гармоническом слиянии своего бытия с бытием мировым, оно - в бесконечном расширении запросов духа вашего, в мужественной борьбе за осуществление вашей веры, вашего плана жизни.
Разумеется - я не поучаю, а лишь говорю, как думаю о вопрос <...> {Дефект текста (ред.).}
живет великая любовь к миру и - всегда! - вера, необоримая вера в победу его дорогой мечты. У него нет времени жаловаться на тяготу личной своей жизни, он целомудренно сдержан, когда выражает свою личную боль, тоску, недоумения свои. Он сходит с ума от тоски, но - молча. А пока он может говорить связно и разумно, говорит все только о ней, о "святой Ефросинье" - "всей России1", о своей удивительной, славной, неуклюжей, юной и насилуемой варварами стране. Ему, как вы знаете, вырывают язык, рубят пальцы, он - мычит, но - о ней. Всегда о ней! Он в нее верит, он ее любит. Русский писатель - милый и дорогой мне человек, которого я могу изругать сквернейше и ни на миг не потеряю уважения к нему, лучшему писателю мира, русскому писателю, который в дальней родне своей, думаю, имел и старого правдивого Илью2 и Ваську Буслаева - того Ваську, что, не сняв рубахи, во святом Иордане купался, вопреки обычаю, бесстрашный 3. Хороший человек русский писатель! А вы, дорогой, "мировые проблемы" Георгию Чулкову предоставьте решить, он их не оставит, он постарается! Сами же, отклонясь от этого дела, пойте Господеви-народу - славу и правду его, пойте просто, дабы он понял и полюбил Вас, чего заслуживаете. Жму руку.
А. Пешков
Датируется по помете Кондурушкина о получении письма: "22 сент[ября] 1908 г.". Верхняя часть листа обрезана, в результате утрачено несколько строк в начале и на обороте листа. В АГ сохранился черновой вариант этого письма:
Дорогой мой Степан Семенович!
Несомненно, вы правы, говоря, что ныне "все человечество переживает эпоху знаменательную", несомненно!
и Китай представляются мне новыми волнами психофизической силы в океане человеческого творчества. Волны эти новой силой и свежестью своей должны оживить, возбудить энергию усталой, пожившей Европы - скверной Европы, а все же дорогой нам, совершившей бесконечное число подвигов изумительных.
Великолепное время переживаем мы и не чувствуем этого лишь потому, что чрезмерно субъективны, сиречь - нищи духом.
"В старых богов - не верю, нового - нет",-- пишете вы. И раньше: "В такие моменты острее чувствуются недостатки человеческого строя жизни, сильнее охватывает тоска по новым берегам". В этих мыслях чувствуется противоречие. Ибо - если имеете тоску по новым берегам - имеете и нового бога. Без того, что вы зовете тоской - был бы квиетизм, нигилизм и иные состояния органического безбожия - т. е. неспособности личной психики к росту, к развитию. Отсюда заключаю - бога нового вы чуете, но еще не видите лица его.
Полагаю, что бог - в ощущении человеком жизни вселенской как гармонии и единства, в ощущении себя средоточием мирового процесса, который пронизывает непрестанно вашу психею тысячами молний и огней. Иного места не вижу ни для бога, ни для человека - это одно, достойное обоих.
1 Речь идет о Г. И. Успенском, страдавшем в последние годы жизни тяжелым психическим заболеванием и с 1892 г. находившемся в психиатрических больницах. В сознании больного Успенского Россия ассоциировалась с образом христианской подвижницы, православной святой Ефросиний. См.: [В. В. Тимофеева]. Глеб Иванович и Александра Васильевна Успенские: Воспоминания и впечатления // Минувшие годы. 1908. No 1,2. "Наиболее ярким примером разрушения личности, - писал Горький в ст. "Разрушение личности", - стоит передо мной драма русской интеллигенции. Андреевич-Соловьев назвал эту драму романом, в которой Россия - "Святая Ефросинья", как именовал ее Глеб Успенский, возлюбленная, а интеллигент - возлюбленный" (XXIV, с. 49).
2 Один из главных героев-богатырей русского былинного эпоса Илья Муромец (киевский цикл). В ЛБГ хранится с пометками Горького книга Ореста Миллера "Илья Муромец и богатырство киевское. Сравнительно-критические наблюдения над слоевым составом народного русского эпоса" (СПб., 1869.
3 Вероятно, описка Горького. Согласно былинам, Василий Буслаев купался в священной реке Иордан нагим, что считалось греховным. См.: Онежские былины, записанные А. Ф. Гильфердингом летом 1871 года. СПб., 1873. С. 726.