Горький - Амфитеатрову
[Капри. 17 ноября 1910 г.]
Бесстыдно и неукротимо реву, как только представлю себе его лежащим лицом в небо, с руками, сложенными на груди, и эти монгольские скулы, по которым уже не побежит его большая умная улыбка1. Вот она - монашенка! Пришла и увела - навсегда. Почему, ну почему мне, когда я прочитал о его уходе из дома, представилось, что идет он по киевскому шоссе и - монашенка рядом, черная монашенка выше его ростом?
Чувствую себя сиротой. С утра сижу, пишу о нем, чтоб хоть так немного погасить тоску. Написал Короленке2, вот вам пишу теперь и, с поражающей ясностью, вижу эту милую маленькую, угловатую фигуру, с большущей головой.
Вы правы, конечно, теперь начнут "творить легенду", и это будет противно, будет вредно для страны.
Не святой он, а человек, который даже и нам, не согласным с ним, был и ближе, и дороже бога, был милее и понятней всех святых. Дивная гордость наша, колокол правды, на весь мир гремевший,-- замолк! И - когда? Уже и без этого горя мы согнуты даже до земли.
Национальный гений ушел из жизни нашей.
А тут еще представляешь неизбежное это звериное рыкание и хрюканье скотское, кое поднимается у гроба его, и лицемерный плач тех, кто считает себя наследниками его души - его необъятной души!
Вот когда захотелось мне в Россию, чтобы там, на месте, на ярмарке лицемерия, тщеславия и всякой скверны сказать - цыц!
Невыносимо тоскливо, и не глаза - сердце плачет. Какой конец! Как это многозначительно и глубоко вышло у него. Осиротела Русь. Эх, А. В., прокляты мы, брат, каким-то злым проклятием.
Жди третьей смерти - это всегда так бывает: трое уходят один за другим. Вот и теперь Муромцев3, Толстой и - еще кто-нибудь по скорости за ними отойдет.
Нам - бороться против религиозной легенды.
Вижу соотечественников: ходят друг к другу и рассуждают: как - служить панихиды али нельзя? С одной стороны - следует: демонстрация, с другой - не следует: не церковник4. Очень мучаются, наверное, болваны.
Ко мне уже заявились корреспонденты, интервьюэры, подают телеграммы. Я ничего не буду писать о нем, ни здесь, ни в России. Не могу. И венка - не возложу: все это не идет к нему, все может оскорбить его великую память.
Сейчас получено известие, что слух о смерти ложен. Не знаю, чему верить. Перевернуло меня кверху ногами, и в голове - сумбур.
У нас здесь творится необычное: хронический какой-то ураган. Все ломает и бьет людей. Даже наш остров сотрясая, чего с ним никогда не бывало. В порту Неаполя множество несчастий. А в океане, на расстоянии трех дней пути от Нью-Йорка,-- что-то взорвалось - читали? Возмущены стихии или радуются? Стихийный человек кончается.
Примечания
Датируется по содержанию.
1 "Около часу ночи редакции газет были встревожены полученным из Москвы слухом о роковом исходе болезни Толстого. После тщательной проверки, длившейся до половины четвертого ночи, выяснялось, что из Астапова телеграммы с этими страшными известиями не было. Срочные телеграммы из Москвы подтвердили, что и там такого известия нет. Телеграфные сношения с Астаповым крайне затруднены ввиду огромного нашествия корреспондентов",-- говорилось в сообщении "Речи" (1910, No 303, 4/17 нояб.). В этот день, 4/17 ноября, Горький получил телеграмму о смерти Толстого от Д. Чена (ЛЖТ, Вып. 2. С. 160).
2 Потрясенный известиями об уходе и смерти Толстого, Горький, 16 и 17 ноября пытался писать В. Г. Короленко. Письмо не было закончено и отправлено адресату. В 1919 г., работая над воспоминаниями о Толстом, Горький включил это письмо в текст очерка. Он писал: "Печатаю письмо, не исправляя в нем ни слова, таким, как оно было написано тогда. И не заканчиваю его, этого почему-то нельзя сделать" (16, 260).
Ленин в ст. "Л. Н. Толстой", "Л. Н. Толстой и современное рабочее движение", "Толстой и пролетарская борьба" писал о мировом значении Толстого, о слабых и сильных сторонах его гения, он призывал рабочий класс, изучая художественные произведения Льва Толстого, лучше узнать своих врагов, и, разобравшись в учении Толстого, понять собственную слабость, понять, чтобы идти вперед. Он писал: "Этому-то движению вперед мешают все те, кто объявляет Толстого "общей совестью", "учителем жизни". Это - ложь, которую сознательно распространяют либералы, желающие использовать противореволюционную сторону учения Толстого. Эту ложь о Толстом, как "учителе жизни", повторяют за либералами и некоторые бывшие социал-демократы" Т. 20. С. 71).
Отношение к смерти Толстого, уходу из жизни национального гения выразили и рабочие депутаты III Государственной думы, они телеграфировали в Астапово: "Социал-демократическая фракция Государственной думы, выражая чувства российского и всего международного пролетариата, глубоко скорбит об утрате гениального художника, непримиримого и непобежденного борца с официальной церковностью, врага произвола и порабощения, громко возвысившего свой голос против смертной казни, друга гонимых" (Речь. 1910. No 307. 8 нояб.)
3 Сергей Андреевич Муромцев "Выборгское воззвание", призывавшее к пассивному сопротивлению правительству. Был осужден на три месяца тюремного заключения, умер 4/17 октября 1910 г.
4 Л. Н. Толстой был "отлучен" от православной церкви "Определением" святейшего синода от 20--22 февраля 1901 г. (Церковные ведомости. 1901. No 8). Одновременно цензура запретила "обсуждение" этого постановления синода в печати, а затем было запрещено помещение приветствий Толстому.