К переписке М. Горького с С. А. Венгеровым
В 1897 г. литературовед, критик и библиограф Семен Афанасьевич Венгеров (1855--1920) обратился к М. Горькому с просьбой прислать автобиографию. М. Горький прислал на двух листах жизнеописание, написанное рукой Е. П. Пешковой и подписанное им самим. Позднее, в 1912 г., выпуская I том "Русской литературы XX века", куда вошла биография М. Горького, Венгеров вновь просил М. Горького сообщить ему дополнительные сведения о литературной деятельности. М. Горький ответил отказом. Он писал: "Не думаю, чтобы это было интересно, да и неловко говорить о себе в то время, когда и так уж современное писательское "я" раздулось в литературе нашей серою тучей и совершенно закрывает и социальные горизонты, и бытовой пейзаж".
Отказ М. Горького писать о своих "переживаниях" именно с такой мотивировкой будет совершенно понятен, если мы вспомним, что 1912 г. был годом не только подъема революционного движения рабочего класса, но и временем, когда значительная часть литераторов, напуганная разгромом революции 1905 г. и реакцией 1907--1910 гг., сгруппировалась вокруг меньшевистско-эсеровских и кадетских журналов и переживала полосу политико-морального разложения. Она включилась в поток оголтелой реакции, выступившей под знаменем национализма и индивидуализма. Несколько позднее М. Горький писал об этом Г. В. Плеханову: "Резко и очень к лучшему изменился тип рабочего, - с каким напряжением учатся люди, как стойко выносят "неудобства русской жизни". Даже судебный следователь и тот сказал мне: "Огромнейшую работу совершает на Руси пролетариат, и духовный рост его просто - сказочен". Вообще - в этой области - все радует их, удивляет. А вот - в литературе, в журналистике - творится нечто отчаянное, идет процесс духовного разложения, растет и цинизм, и все какие-то полумертвые" {Литературное наследие Г. В. Плеханова. Сборник VI. Гос. Соц. -эк. изд. М., 1938. стр. 406.}. Именно этот "процесс духовного разложения" имел в виду М. Горький, когда отказывался писать о своих личных переживаниях.
дней своих он остался идеалистом-эклектиком. Так, например, принимая марксизм, неоднократно указывая на то, что марксизм внес в русскую литературу "бодрость и широту порыва", что марксизм создал могучий подъем в общественной жизни, Венгеров тем не менее сводил марксизм только "к замене поколения уставшего от неудач, поколением свежим, к приливу общественной бодрости". "Марксизм,-- наивно рассуждал он, - был движением чисто-идейным и идеалистическим, самым фактом своего существования представлявший яркое опровержение теории экономического материализма и борьбы классов". {С. А. Венгеров. Очерки по истории русской литературы. 2-е изд. 1907, стр. 156.}
Но самый факт восприятия марксизма, как передовой и прогрессивной теории, укреплял Венгерова на демократических позициях и позволил ему в области литературы сделать большое, общественно полезное дело. Под его непосредственным руководством были изданы сочинения классиков русской и мировой литературы (Пушкин, Белинский, Шиллер, Шекспир, Байрон, Мольер), им редактировались историко-литературные статьи Энциклопедического словаря в издании Брокгауза и Ефрона, составлены многотомные "Источники словаря русских писателей", "Критико-биографический словарь" и др.
В письме 1911 г. М. Горький затронул вопрос о литературоведческих высказываниях Венгерова. Он пожелал первому тому собрания сочинений Венгерова "широкой читаемости" и указал, что в книге очень ярко и своевременно подчеркнуто значение волевого начала в русской жизни. Первый том собрания сочинений Венгерова вышел в Петербурге, в 1911 г., в издательстве "Прометей", под названием "Героический характер русской литературы". Само название книги раскрывает стремление автора подчеркнуть идейно-волевую особенность русской литературы. Анализируя творчество отдельных писателей, Венгеров всегда указывал на общественное служение и подвижничество русской литературы во имя справедливости, во имя прогресса. В этом он видел "источник ее обаяния" и "законнейшую гордость русского духа".
В период реакции, после революции 1905 г., когда в русской литературе все более цинично обнажались мистико-декадентские и порнографические мотивы, отравляя русского читателя, выступление С. Венгерова с защитой идейно-реалистических традиций русской литературы было несомненно прогрессивным явлением, - и, совершенно естественно, М. Горький мог пожелать только успеха книге Венгерова.
Однако это пожелание не означало того, что М. Горький был согласен со всеми высказываниями Венгерова. Так, например, Венгеров, называя выступление вехистов "черной неблагодарностью" русской интеллигенции, указывал, что призыв "Вех" к самоусовершенствованию есть выражение "великой русской тоски по правде". Из откликов же М. Горького на сборник "Вехи" {См. статью М. Горького "Разрушение личности" в сборнике "Очерки философии коллективизма". Изд. т-ва "Знание", Пб., 1909, стр. 351--403.}, "Вехи" были враждебны с начала до конца, а призыв к самоусовершенствованию был для него особенно неприемлем, так как этот призыв имел целью своей расчистить путь и развязать руки столыпинской реакции.
М. Горький мог серьезно возразить Венгерову по поводу его утверждения, будто бы М. Горький "из ницшеанства" взял твердость воли, а из русского "народолюбия" - силу стремления к идеалу. Из этого, по Венгерову, вытекала философия горьковских босяков, как самая новая полоса европейской и русской культуры. Из высказываний М. Горького, да и из непосредственного материала его творчества мы знаем, что основное содержание литературной деятельности М. Горького определялось не ницшеанством и "народолюбием", а всем опытом жизни трудящихся нашей страны, прекрасным знанием мировой культуры и громаднейшей жизнеутверждающей личной практикой великого пролетарского писателя. Не Ницше и не русский интеллигент-народолюб породили М. Горького, а революционная борьба рабочего класса и крестьянства за социализм "сделала М. Горького в сфере художественной литературы, - как говорил Венгеров, - наиболее ярким выразителем марксизма". {Собрание сочинений, т. I, изд. "Прометей", Пб., 1911, стр. 194.}
Все вышеприведенное, как и наивное и неправильное понимание Венгеровым марксизма, не помешало ему все же правильна отметить некоторые существенные черты творчества М. Горького. В первом томе собрания сочинений Венгерова мы читаем о М. Горьком: "Певец грядущего торжества пролетариата нимало не желает апеллировать к старонародническому чувству сострадания к униженным и оскорбленным. Перед нами настроение, которое само собирается добыть себе все, что ему нужно, а не выклянчить подачку". А когда В. Брюсов в письмах к Венгерову пытался доказать, что литература будущего выйдет из декадентов, а "не из М. Горького", Венгеров в ответ на это замечание Брюсова писал: "Вы изволите решительно ошибаться. Не литература пошла навстречу декадентам, а декаденты усвоили лучшие стороны русской литературы и стали неузнаваемы" {Из письма С. Венгерова к В. Брюсову,-- Архив С. А. Венгерова. Институт литературы Академии Наук СССР.}.
Переписка M. Горького с С. А. Венгеровым продолжалась до приезда М. Горького в Петербург в 1913 г. С этого времени они встречались лично, о чем свидетельствует последняя записка М. Горького.
В публикуемых письмах большое место уделено писанию M. Горьким статьи об известном художественном и музыкальном критике Владимире Васильевиче Стасове (р. 1824). Через несколько дней после смерти Стасова (10 октября 1906 г.) был создан кружок с целью увековечить память о Стасове как крупнейшем деятеле русского искусства. На долю Венгерова, члена этого кружка, выпала задача выпустить сборник статей и материалов о В. В. Стасове. К участию в сборнике им были привлечены писатели, художники, композиторы. Среди них: Л. Н. Толстой, И. Е. Репин, М. М. Антокольский, Э. Л. Радлов, Ф. Ф. Фидлер, И. Я. Гинцбург и др.
"написать что-нибудь" о Стасове - Венгеров мотивировал следующим образом: "Всем известно, что Вы были очень дружны с Владимиром Васильевичем. Он, во всяком случае, всюду - и в печати, и устно с любовью говорил о Вас. Поэтому отсутствие Вашего отклика в специальном сборнике, посвященном его памяти, особенно болезненно отзовется в сердцах тех, кто любил и ценил Владимира Васильевича". М. Горький охотно принял предложение и вскоре прислал статью "О Стасове", которая и была помещена в сборнике воспоминаний: "Незабвенному Владимиру Васильевичу Стасову". Спб., 1910, стр. 35--38.
выборов М. Горького в академики, и написал Л. Толстому о том, что он вышел из Академии {Лев Толстой и В. В. Стасов. 1878--1906. Изд. "Прибои". А. 1929, стр, 303.}. Они лично встречались в Куоккала у И. Е. Репина в 1904 и в 1905 гг. Стасов печатно выступил с защитой горьковского "Человека" против нововременских нападок на него.
В. П. Буренин, ярый реакционный критик "человеконенавистнической", как определял М. Горький, газеты "Новое время", опубликовал в 1904 г. несколько статей, направленных против М. Горького и против всей демократической литературы. Он стал печатно распространять слухи о том, что книги М. Горького не находят покупателя, что в произведениях М. Горького нет мысли, нет художественности, т. е. печатно заявлял то, что уже говорилось на страницах других реакционных журналов и газет. Буренин дал отрицательную оценку "Человека" {Новое время, 1904, No 10221, 15 августа.}. В. Стасов выступил страстным защитником М. Горького. В 1904 г. в газете "Новости" (No 272, 2 октября) появилась его статья "Неизлечимый". В ней он писал: "Я нарочно справлялся (нечего делать!) по конторским официальным документам, и узнал, что "Мещане" были напечатаны в количестве 60 000 экз. и все издание распродано; "На дне" напечатано, с начала 1903 г., в 16-ти изданиях, в количестве 80 000 экз., и теперь продаются последние экземпляры. "Рассказы" в 5-ти томах, с начала 1903 г., до сентября 1904 года, проданы в количестве 23 000 экз. каждый том, всего 115 000 экз. И это-то и есть "умеренная продажа!" Какое мерзкое чувство злости, ненависти и зависти тут дышет! Какой гадкий подлог!"
Затем В. Стасов дал свою оценку творчества М. Горького - и в частности "Человеку": "Все у него [М. Горького] носит глубокие следы образования и возрастания на изучении великих созданий, следы глубокой пытливой собственной мысли, постоянного расширения умственного горизонта". "Да кто же такой Горький, - спрашивает далее В. Стасов, - как не вечно неутомимый, всю свою жизнь мучимый мыслью, страстный мыслитель, одаренный вместе с нею и глубочайшим могучим художественным творчеством? С самых первых шагов его в литературе, еще с 1892 года, чем как не мыслью, страстью, пытливою мыслью о вопросах жизни наполнены все творения Горького? "Песня о чиже и дятле", "Песня о буревестнике", "Коновалов", "Озорник", "Вывод", "Орловы", "Трое", "Бывшие", "Проходимец" множество других столь же великих созданий, - разве все это не полные глубокой мысли творения, разве это все не вечно живая, трепещущая, бьющаяся мысль о всем нынешнем, существующем, являющаяся в формах великого, страстного поэтического таланта? Это ли еще не вечная мечта о счастье и несравненной великой будущности человечества?" ""Человек" - одно из капитальнейших и глубочайших творений Горького. Какая ширина и объем мысли, какая красота и сила, какая поэзия картин, какая свежесть и скульптурность выражений? Эта вещь - одно из наиважнейших и оригинальнейших созданий всей русской литературы. В нем, как и во всех значительнейших творениях Горького, веет тот самый глубокий, великий и поэтический дух, который присутствует в совершеннейших произведениях Байрона и Виктора Гюго. Даже и теперь это сознают уже многие и счастливы этим убеждением за наше время".
"Большое спасибо Вам за статью в "Новостях", читал с восхищением. Особенную радость чувствовал в Ваших веских строках о М. Горьком. Ваш отзыв об этом глубоком таланте и об его саморазвитии будет иметь решающее значение в определении его значения в нашей литературе. До сих пор, о нем было много нелепых несправедливостей - трусливых нападок и наглых буренинских рядских ругательств. Отлично Вы смазали этого нововременского цепного барбоса, теряющего свои зубы. Ах, какая гнусность "Новое Время" вообще! В какой идиотизм впадает уже Суворин!" {Письмо от 6 октября 1904 г. - Архив Института литературы Академии Наук СССР.}
М. Горький в свою очередь видел в В. Стасове "большую, бодрую любовь к жизни" и "веру в творческую энергию людей". М. Горький так определял личность В. Стасова: "Седой ребенок большого роста, с большим и чутким сердцем, он много видел, много знал, он любил жизнь и возбуждал любовь к ней" {М. Горький. О Стасове. - В сборнике "Незабвенному Владимиру Васильевичу Стасову", Пб., 1910, стр. 35--38.}. Когда С. А. Венгеров обратился к М. Горькому с просьбой написать несколько страниц воспоминаний о В. Стасове, M Горький ответил: "мне радостно будет вспоминать о встречах с Владимиром Васильевичем, который и в старости своей любил жизнь, людей, искусство горячей любовью юноши..."
Среди литературных тем, получивших свое отражение в письмах М. Горького к Венгерову, исключительный интерес представляет отзыв его о Л. Толстом. Это - наиболее яркий документ всей переписки, дающий лаконичную и в то же время разностороннюю оценку писателя, известную, однако, по другим многочисленным высказываниям М. Горького о личности и творчестве Л. Толстого.