Сомов и другие.
Акт 3

Акт: 1 2 3 4
Примечания

ТРЕТИЙ АКТ

У Сомовых. Та же терраса. Поздний вечер. Луна. Л и д и я - в кресле. Я р о п е г о в - шагает мимо неё.

Я р о п е г о в. Допустим, что ты говоришь правильно...

Л и д и я. Говори мне — вы! Тут свекровь ходит.

Я р о п е г о в. Несёт дозорную службу.

Л и д и я. И вообще — довольно! Всегда говори со мной на вы!

Я р о п е г о в. Слушаю. Итак — допустим, что ты — пардон, вы — рассуждаете правильно. Но у меня другой рисунок души, и я совершенно не выношу драм.

Л и д и я. У тебя — нет души.

Я р о п е г о в. Решено говорить на вы...

Л и д и я. Тише!

		(Дуняша подаёт Лидии стакан молока.) 

Л и д и я. Спасибо. Теперь вы свободны... Вот у Дуняши — есть душа. Она презирает всех нас.

Я р о п е г о в. Разве душа — орган презрения?

Л и д и я. Орган честных чувств. Дуняша честная с людьми.

Я р о п е г о в. Какой-то писатель проповедовал честность с собой. Это что-то вроде собаки, — собаки, которая водит слепого.

Л и д и я. А вы — не честный.

Я р о п е г о в. Спасибо. И — Сомов?

Л и д и я. Вы — все!

— скользишь направо, налево, вперёд, назад.

Л и д и я. Вы глупо шутите!

Я р о п е г о в. Может быть. Но — безобидно.

Л и д и я. С вами не стоит говорить о серьёзном.

Я р о п е г о в. Это — верно, ибо: что есть истина?

Л и д и я. Я думаю, вы кончите самоубийством.

Я р о п е г о в. Н-ну... едва ли!

Л и д и я. Или — сопьётесь.

Я р о п е г о в. Это — возможно.

Л и д и я. Вы вообще несчастный человек.

Я р о п е г о в. Не чувствую себя таковым.

Л и д и я. Ложь.

Я р о п е г о в. Но может случиться, что я пойду к какой-нибудь Дуняше и скажу ей: «Дуня — перевоспитай меня...»

Л и д и я. Удивительно пошло и лживо.

Я р о п е г о в. Напрасно рычите, Лида, я говорю... от души. В эту весну я особенно близко присмотрелся к рабочим, к мужикам. Рабочий довольно быстро перешивает мужичка на свою колодку, и вообще... дьявольски интересно жить в этой среде! Много свирепого, не мало глупого, но всё, что понято, — понято отлично! Чувствовал я себя там... весьма молодо...

Л и д и я. Не верю я тебе, ни одному слову не верю! (Идёт к лестнице.)

Я р о п е г о в (следуя за нею, касается плеча её). Послушай, — что значит всё это? Откуда, вдруг...

Л и д и я (стряхивая его руку). Не — вдруг! Тупой человек... Я... не знаю... я не могу понять... (Молча смотрит в лицо ему.) Скажи мне — в двух словах — что такое фашизм?

Я р о п е г о в. В двух словах? Н-ну, это... трудно...

Л и д и я. Не хочешь сказать, да?

крупными, а маленькие зверьки тоже хотят вырасти. Крупный зверь заинтересован в том, чтоб мелкий был жирнее, а мелкий — в том, чтоб маленький жирел. Для этой... доброй цели необходимо... именно то, что существует, то есть полная свобода взаимного пожирания, а для свободы этой необходима частная собственность, — зверячий порядок. Вот большевики и пытаются уничтожить основу зверячьего быта — частную собственность... Понятно?

		(Лидия молча идёт с лестницы.) 

Я р о п е г о в (вздохнув). Ничего нового в фашизме — нет, это очень дряхлая и скверненькая катавасия... Зачем понадобилось тебе знать это?

		(Ушли. На террасу выходят: Сомов, Богомолов, Изотов. Сомов несёт миску с 
крюшоном, Изотов стаканы. Затем Сомов плотно закрывает дверь и окна в комнату. Богомолов отирает платком лицо и шею. Изотов — закуривает.)

Б о г о м о л о в. Дышать нечем.

И з о т о в. Н-да. Хлеба — горят.

Б о г о м о л о в. Думаете — неурожай будет?

И з о т о в. Говорят.

Б о г о м о л о в. Недурно бы, знаете, а? (Сомову.) Мы — одни?

С о м о в. Да. Но — кажется — мы переговорили обо всём?

Б о г о м о л о в. И установлено: оборудование — накопляется, а строительство, понимаете, задерживается, насколько это возможно.

И з о т о в. Это — как аксиома.

Б о г о м о л о в. Затем: людей, которым наши планы не ясны...

И з о т о в. Или — ясны, но — не нравятся...

Б о г о м о л о в. Или — слишком ясны, — людей этих, понимаете, сдерживать в их стремлении отличиться пред товарищами.

И з о т о в. Переводить с практической на канцелярскую работу.

Б о г о м о л о в. И другими, знаете, приёмами. Вообще — сдерживать!

И з о т о в. Правильно.

С о м о в. Нужно ли повторять всё это?

верующими, понимаете, фантазиям товарищей...

С о м о в. Они — не глупы, у них есть чутьё. И не всё у них фантазии.

Б о г о м о л о в. Именно?

С о м о в. Разговоры о пятилетке, социалистическое соревнование...

И з о т о в. Карьером — далеко не ускачут.

Б о г о м о л о в. Но надо нахлёстывать, знаете, — нахлёстывать! Поощрять фантазии одних, развивать скепсис — других, понимаете... А пессимизм — неуместен в нашем положении.

И з о т о в. Я не пессимист, но, когда рискуешь головой...

Б о г о м о л о в (возбуждается). Головы, знаете, не имеют особой ценности, ежели они служат для того, чтоб по головам били дикие люди, — да-с! Головы, понимаете, надобно держать выше, чтоб кулак дикаря не доставал до них! Надобно, понимаете, помнить, что руководство промышленным прогрессом страны — в наших руках-с и что генштаб культуры — не в Кремле сидит-с, а — именно в нашей среде должен быть организован, — понимаете! За нас — история, вот что надобно усвоить, — история! Пред нами безграничные возможности. Довольно адвокатов у власти, власть должна принадлежать нам, инженерам, — понимаете?

И з о т о в. Да, во Франции адвокаты командовали и командуют бездарно.

С о м о в. Командует — капитал...

Б о г о м о л о в. Далее вы скажете, что правительство служит промышленникам и так далее, сообразно догматике товарищей. Но — забастовка адвокатов — ничего не может изменить, а если забастовка инженеров? Как вы думаете? То-то! Вы, дорогой, немножко, знаете, заражены нигилизмом Виктора Яропегова.

И з о т о в. Неприятный мужчина.

С о м о в. Он — талантлив.

Б о г о м о л о в. Н-но!

И з о т о в. Ему бы фельетончики писать в газетах товарищей.

Б о г о м о л о в. Он, понимаете, как раз из тех, кого надобно сдерживать. Таких, знаете, следует сажать на бумажки, пришпиливать к бумажкам...

С о м о в. Вы забываете, что такие — грамотны и умеют считать...

Б о г о м о л о в. Н-ну, мы будем пограмотнее. Мы — похитрее...

С о м о в. Тише говорите, здесь — гуляют.

И з о т о в. В будни-то!

Б о г о м о л о в. Был и у меня. Всё спрашивает, когда будет пущена его фабрика.

И з о т о в. Дрянь фабрика. Старьё.

Б о г о м о л о в. Не брезгуйте, не брезгуйте! На неё можно затратить миллиона три. Можно и больше.

И з о т о в. Ага! Вы — с этой точки зрения? Ну, омерщвлять капитал такими порциями — длинная история!

Б о г о м о л о в. Но, между прочим, знаете, и это полезно. Между прочим! Мелочи — незаметны, но туча комаров — одолевает медведя, знаете!

С о м о в. У Лисогонова — диабет. Он умрёт скоро, наследников не имеет.

Б о г о м о л о в. Найдутся!

И з о т о в. Сын есть.

Б о г о м о л о в. Сын — помер. Диабет, знаете, и у меня есть. Доктора запретили вино, природа — запретила женщин, осталось одно удовольствие — карты...

С о м о в. Яропегов идёт.

И з о т о в. Пьяный?

		[Входит Яропегов.] 

Б о г о м о л о в. Ну, нам - пора! Виктор Павлович! Совершили прогулочку под луной?

Я р о п е г о в (выпивши). Именно. И даже — с девицей.

Б о г о м о л о в. С хорошенькой? Счастливец! Вчера я видел вас тоже... кажется, с племянницей директора завода?

Я р о п е г о в. Именно с ней.

Б о г о м о л о в. Демократ вы! Что ж? Мы все — демократы.

Я р о п е г о в. Из принципа: «С волками жить, по-волчьи выть».

Б о г о м о л о в. Всегда он скажет что-нибудь такое, знаете... остренькое! Дивная привычка! Н-ну, пошли! Да, — чуть не забыл! Виктор Павлович, — дорогой! Заключение ваше по поводу изобретения этого молодого человека... как его?

Б о г о м о л о в. Первого. Оптимистическое заключение! Сосчитали вы — неверно. Слишком оптимистично. Уж — простите! Но в комиссии я буду возражать.

Я р о п е г о в. Это — ваше право. И — обязанность.

Б о г о м о л о в. Да, да, — буду против!

Я р о п е г о в. Поспорим.

Б о г о м о л о в. Ну — всех благ!

		(Идут. Сомов провожает. Яропегов пьёт крюшон.) 

С о м о в. Не знаешь, где жена?

Я р о п е г о в. На берегу, с Арсеньевой, Терентьевым. Там комсомольцы рыбу неводом ловят.

С о м о в. Терентьев, кажется, ухаживает за учительницей?

Я р о п е г о в. Мужчины вообще любят ухаживать за женщинами.

С о м о в. А ты всё пьёшь?

Я р о п е г о в. А я всё пью.

С о м о в (шагая по террасе). Тебе не кажется, что учительница эта дурно действует на Лидию?

Я р о п е г о в. На неё безделье дурно действует. Ты бы советовал ей заняться чем-нибудь, вот хоть ликвидацией безграмотности.

С о м о в. Посоветуй ты...

Я р о п е г о в. Я для неё не авторитет. О чём беседовали с Яковом?

С о м о в. Так... Вообще о делах.

Я р о п е г о в. Сдаётся мне, что он хочет похерить изобретение Кузнецова.

С о м о в. Странное подозрение! Какая у него может быть цель?

С о м о в. Ты куда?

Я р о п е г о в. В гости приглашён, к Троерукову.(Ушёл.)

		(Сомов ходит по террасе, остановился, прислушивается. Вошёл в комнату, открыл 
окно. Идут: Терентьев, Лидия, Арсеньева, Миша и Дуняша.)

Т е р е н т ь е в. Мира — нет, Лидия Петровна, мира и не будет до поры, пока весь рабочий народ всемирной массой своей не обрушится на врага.

Л и д и я. Вы... верите в это?

Т е р е н т ь е в. Ну, ещё бы не верил! Разве это можно — не верить в то, для чего живёшь — работаешь?

А р с е н ь е в а. Идите, Миша, выпейте водки...

М и ш а. Да я — не пью!

А р с е н ь е в а. Грудь и ноги разотрите, а то простудитесь.

М и ш а. Никогда в жизни не простужался...

Д у н я ш а. А ты — иди! Не форси...

М и ш а. Ух, надоели! Что я — барышня?

		[Миша и Дуняша уходят.} 

Л и д и я. Какой славный мальчик!

Т е р е н т ь е в. У нас — сотни тысяч таких козырей. Недавно одного кулаки подстрелили, в правую сторону груди насквозь. В больницу его без сознания привезли, а пришёл в себя — первое слово: «Долго хворать буду?» Он, видите, к приёму на рабфак боится опоздать, — вот в чём штука! Молодёжь у нас отличной продукции. Конечно, есть и брак, так ведь «в семье не без урода», а семейка-то великовата!

Л и д и я. Сыро становится. Катя, ты не зайдёшь ко мне?

А р с е н ь е в а. Нет. В шесть утра еду в город, надо кое-что приготовить, там районная конференция учителей.

Т е р е н т ь е в. А мне пора к дому. Будьте здоровы!

А р с е н ь е в а. Дней на пять.

Т е р е н т ь е в. Вы, Катерина Ивановна, штучку эту разберёте мне?

А р с е н ь е в а. Да. Я уже сделала это.

Т е р е н т ь е в. Отлично!

		[Арсеньева и Терентьев уходят.] 
		(Лидия села на скамью у террасы, вынула папиросу, но, изломав её, швырнула 
прочь.)

С о м о в (через перила). Сыровато, ты бы шла домой.

Л и д и я. Принеси мне шаль.

		(Идут Анна Сомова, Титова.) 

Т и т о в а. Ведь они — как действуют? Тут у одного мужика, вдовца, дочь заболела...

А н н а. Да, да, у Силантьева, знаю!

Т и т о в а. Так они её просто похитили и увезли — будто бы в санаторию...

А н н а. Ужас!

Т и т о в а. Положим, она — комсомолка.

А н н а. Полный произвол... Это вы, Лидия?

Л и д и я. Как видите — я.

А н н а. Николай — дома?

		(Сомов бросает шаль из окна.) 

Т и т о в а. Здравствуйте, строжайший человек!

А н н а. Пойдёмте ко мне, сыграем.

Т и т о в а. С удовольствием. Чайком угостите?

А н н а. Конечно, если горничная соблаговолит. Вы знаете, мы зависим от прислуги...

		[Анна и Титова уходят.] 

С о м о в (жене). Иди сюда, упрямая! Сыро же! (Лидия идёт. Сомов — встречает её на террасе, обнял.) Ты была с Терентьевым и Арсеньевой? Добродушный мужик. Что он говорил?

Л и д и я. Так много, что половины я не поняла, а другую не помню. Там Дуняша и его племянница пели — «Потеряла я колечко», — смешные слова, но очень грустили песня.

С о м о в. Глупая песня. А что такое эта Арсеньева — в конце концов?

Л и д и я. Она удивительно просто и веско говорит — «да!» И «нет» — тоже веско.

С о м о в. Ну, это ты что-то из забытых пьес Ибсена! Скажи, ты не чувствуешь, что она плохо влияет на тебя?

Л и д и я. Плохо? Почему?

С о м о в. Ну... Наводит грустные мысли — и вообще...

Л и д и я. Нет, я этого не чувствую. А грустные мысли... Вот зеркало наводит их на меня.

С о м о в. Это — чепуха. Ты нисколько не изменилась, даже стала красивее.

Л и д и я. Спасибо! Но мне кажется, что «потеряла я колечко...»

С о м о в. И это — чепуха. Я тебя люблю не меньше. Я очень люблю тебя.

Л и д и я. Я — не о любви, а о том колечке, которое связывает с жизнью...

С о м о в. Ну, вот! Вот это — несомненно от Арсеньевой...

Л и д и я. Как... торопливо ты сказал, что очень любишь меня.

С о м о в. Ох, ты опять впадаешь в этот твой новый тон! Знала бы ты, как это неуместно! Нет, тебя необходимо поскорее отправить за границу. Я думаю сделать это осенью...

С о м о в. Это тебя развлечёт. Даже если и не хочешь — нужно ехать. Это удобнее.

Л и д и я. Для кого?

С о м о в. Для тебя. Я же говорил тебе, что возможны крупные события. Это — между нами, и ты, пожалуйста, не откровенничай на эту тему с учительницей...

Л и д и я. А — на другие темы?

С о м о в. Вообще я прошу тебя держаться с ней осторожно, особенно в тех случаях, если она начнёт что-нибудь выспрашивать. Она выспрашивает?

Л и д и я. Она рассказывает, выспрашиваю я.

С о м о в. О чём?

Л и д и я. О пионерах, комсомольцах, о ликвидации безграмотности...

С о м о в. Тебе это интересно?

Л и д и я. Я не понимаю — какие радости находит в этом молодая, красивая женщина? Арсеньева — находит.

С о м о в. Это — радость нищих духом, Лида.

Л и д и я. А я — не нищая?

С о м о в. Что за вопрос? Конечно — нет!

Л и д и я. Приятно знать. Но — каким скучным голосом сказал ты это!

С о м о в. Оставь этот... нелепый тон!

А н н а (из комнат). Коля, ты не помнишь кличку собаки вице-губернатора?..

С о м о в. Что такое?

А н н а [входит]. Ах, прости! Как ты кричишь! Я забыла кличку собаки Туманова, которую ты так любил.

С о м о в. Джальма! Джальма...

С о м о в. Ничуть. С чего ты взяла?

А н н а. Очень рада, если ошибаюсь. Вы оба так нервничаете последнее время. Это — нездорово. (Ушла.)

		(Сомов сердито закуривает.) 

Л и д и я. Продолжай.

С о м о в. Да. Так вот — неизбежны крупные события...

Л и д и я. Война?

С о м о в. Может быть...

Л и д и я. И — снова революция?

С о м о в. Почему — революция? Переворот, хочешь ты сказать...

Л и д и я. Ну да, — революция назад. Контрреволюция?

С о м о в. Это пустое слово — контрреволюция. Я говорил тебе: жизнь — борьба за власть... за прогресс, культуру...

Л и д и я. Да, да, я помню. Ты говорил это, когда мы были близки...

С о м о в. Не выдумывай! Ты мне всё так же близка.

Л и д и я. В спальне.

С о м о в. Ты хочешь понять меня?

Л и д и я. О, давно хочу!

С о м о в. Ну, так — пойми! Рабочие захватили власть, но - они не умеют хозяйничать. Их партия разваливается, массы не понимают её задач, крестьянство — против рабочих. Вообще — диктатура рабочих, социализм — это фантастика, иллюзии, — иллюзии, которые невольно работой нашей поддерживаем мы, интеллигенты. Мы — единственная сила, которая умеет, может работать и должна строить государство по-европейски, — могучее, промышленное государство на основах вековой культуры. Ты — слушаешь?

Л и д и я. Конечно.

С о м о в. Власть — не по силам слесарям, малярам, ткачам, её должны взять учёные, инженеры. Жизнь требует не маляров, а — героев. Понимаешь?

С о м о в. Кто тебе сказал? Это... государственный социализм.

Л и д и я. Фашизм — это когда у власти маленькие звери, чтоб ими питались крупные? Нужно, чтоб мелкие звери были жирные?..

С о м о в. Что за чепуха! Откуда это?

Л и д и я. Виктор сказал.

С о м о в. Виктор? Чёрт... Но — ты же видишь: он — человек пьяный, он морально разрушается, он уже ничего не понимает в действительности...

Л и д и я. Ты — крупный?

С о м о в. Что?

Л и д и я. Ты — крупный зверь?

С о м о в. Послушай, Лидия, — что ты говоришь? Что с тобой?

Л и д и я. Я — не знаю. Как ты побледнел, и какие злые глаза у тебя...

С о м о в. Я спрашиваю... Я должен знать — что с тобой?

Л и д и я. Я — сказала: не знаю. Но мне кажется, что ты... двоедушен и что этот противный старик, и волосатый Изотов, и горбун — вы все двоедушные... Подожди, не хватай меня. Я должна бы говорить иначе, но у меня нет сильных слов, нет сильных чувств.

С о м о в. Ты становишься истеричкой — вот что! Это — потому, что у тебя нет детей.

Л и д и я. Детей не хочешь ты...

С о м о в. И потому, что ты уже не любишь меня... я — знаю!

Л и д и я. Ничего не знаешь! Ни-че-го! Всегда бывает так: когда я говорю с тобой как с человеком — ты ведёшь меня в спальню.

С о м о в. Неправда!

Л и д и я. И во всех романах — так: она заговорила с ним как с другом, а он сказал: раздевайся!..

С о м о в. Стой, Лидия! Довольно! Слушай и — пойми. Ты... не глупа, ты должна понять. Молчи!.. Я двоедушен? Да! Иначе — нельзя! Невозможно жить иначе, преследуя ту великую цель, которую я поставил пред собой. Я — это я! Я — человек, уверенный в своей силе, в своём назначении. Я — из племени победителей...

С о м о в. Роль побеждённого, роль пленника — не моя роль! Богомолов — старый идиот...

Л и д и я. Ты хочешь быть вождём, Наполеоном? Очень крупным?

С о м о в. К чёрту...

Л и д и я. Не кричи...

С о м о в. Лидия! То, что ты сказала, имеет для меня... огромное значение... Тебе надули в уши... Тебя хотят сделать врагом твоего мужа...

Л и д и я. Нет, Николай, ты — не крупный...

С о м о в. Не смей шутить!

Л и д и я. Да — не кричи же!

С о м о в. Ты должна подумать... Может быть, эта Арсеньева...

Л и д и я. Тише! Кто-то идёт...

		(Пение за сценой. Оба слушают. Сомов закуривает папиросу, дрожат руки. Он 
отходит от жены, глядя на неё изумлённо и тревожно.)

С о м о в. Как могло случиться, Лидия, что ты, вдруг...

		(Слышно, что поют двое, Яропегов и Троеруков, на голос «Интернационала».) 

Любовь считал он чистым вздором,

Тра-та-та-та! Тра-та-та-та-а!

Вдруг пред его учёным взором

Она предстала как мечта.

С о м о в. Вот - слышишь? Вот - Виктор...

		

Я р о п е г о в. Чета супругов при луне... Учитель - катай!

Т р о е р у к о в. О, как завидно это мне!

		(Лисогонов, пытаясь подняться, сел на лестнице.) 

Я р о п е г о в. Браво, каналья! Лидочка - извини! Благодаря бога мы - выпили! Мы так весело выпили, что... вообще... выпили! Учитель истории... композитор - пой! На третий глас! Никола, слушай! Учитель - раз-два!

Т р о е р у к о в.

Отречёмся от старого мира,

Отряхнём его прах с наших ног.

С о м о в. Прошу прекратить!.. Виктор – ты понимаешь...

Я р о п е г о в. Ни черта не понимаю! Страшно рад! Не хочу понимать!

Л и д и я (смеясь). Виктор! Вы с ума сошли!

Я р о п е г о в. Вот именно! Страшно рад. И почему нельзя петь? Разве кто-нибудь дрыхнет?

С о м о в. Я прошу тебя...

Т р о е р у к о в. Простите... Позвольте мне объяснить, я - учитель пения, пре-пода-ватель! Я говорю молодёжи: слова - чепуха! Смысл всегда в мелодии, в основной музыке души, в милой старинной музыке... бессмертной...

Я р о п е г о в (Сомовым). Это он - ловко! Это - не без ума! Это, брат, такая ракалья...

Т р о е р у к о в. Хорошо, говорю я, церковь мы ликвидируем, но идея церковности, соборности, стадности... она - жива! (Смеётся.) Жива! Я учу владеть голосами... го-ло-совать. Голое - совать, совать голое слово! Я учу молодёжь.

С о м о в. Послушайте! Довольно!

Я р о п е г о в. Нет, он - хитрая бестия! Ты - пойми: совать в жизнь пустое, голое слово, а? Замечательно придумал, негодяй! Учитель! Ты - негодяй?

Т р о е р у к о в. Да!

Я р о п е г о в. Видишь - сам понимает! Самосознание, брат... Чёрт знает, как интересно! Лида - интересно?

Т р о е р у к о в. Я - негодяй, да! Я не гожусь в рабы д-дикарей...

		(Лидия хохочет.) 

С о м о в (Троерукову). Вон отсюда! Пьяный дурак!

		(Анна идёт.) 

Т р о е р у к о в. Н-нет, не дурак! И - меня нельзя оскорбить...

А н н а (строго). Господа! Вы слишком шумно веселитесь...

Я р о п е г о в. Одолевает радость бытия...

Т р о е р у к о в. Вот - Анна Николаевна, она знает, что я не оскудел! Троеруков – не оскудел! Он может бороться, он способен мстить... Его стиснули - он стал крепче! Трагическое веселье, Анна Николаевна. Веселье глубокого отчаяния.

А н н а. Я понимаю, но не забывайте, что мы живём в окружении врагов.

С о м о в. Я прошу тебя, Виктор, - уведи этого шута!

Я р о п е г о в. Слушаю. Я - тоже шут! Беспризорные, за мной! Учитель - шагом марш! Пой.

Т р о е р у к о в. Я очень прошу...

Я р о п е г о в. Никто, брат, ни черта не даст! Пой! (Поёт.)

Отречёмся от старого мира

И полезем гуськом под кровать.

Т р о е р у к о в. Саша Чёрный сочинил, гениальный Саша, талантливейший! Аверченко... Гениальный! «Сатирикон» - а? Где все они, где? Никого нет, ничего! Всё погибло...

Я р о п е г о в. Пой, чёртова шляпа! Лисогонов, варёный идиот, - шагай! (Идут вдвоём, поют в темпе марша.)

Чёрный, гладкий таракан

Тихо лезет под диван.

Не уедет, нет - шалишь!

Я р о п е г о в (орёт). Браво!

		[Яропегов и Троеруков уходят.] 

С о м о в (жене). Пойдём, Лидия...

Л и д и я. Нет, я не хочу...

А н н а. Это - кто? Ах, это - Лисогонов. Вам - плохо?

Л и с о г о н о в (опускаясь на колени). Дорогие...

А н н а. Что с вами? Зачем вы?

Л и с о г о н о в. Любимые... Работайте! Покупайте. Снабжайте! Как я буду благодарен вам...

Л и д и я. Чего он хочет?

С о м о в. Просто - пьян! Нам нужно кончить, Лида...

Л и д и я. Что - кончить? Подожди...

А н н а. Встаньте!

Л и с о г о н о в. Не могу. Мне - запретили пить, но я - вот... выпил! Тоска! Один! Сын был... Подлец, и негодяй...

А н н а. Николай, помоги ему!

Л и с о г о н о в. Пошёл служить им... против отца и нар-рода! Издох, как пёс... заездили! От чахотки. Он смолоду был чахоточный. Жена - первая... его мать, дворянка, тоже чахоточная... Вот как! Николай Васильевич... прошу вас Христом богом...

Л и д и я. Какой гнусный человек!

А н н а. Нужно понять: он - страдает!

Л и д и я (мужу). О чём он просит тебя?

Л и д и я. А - трезвый?

А н н а. Николай, да помоги же мне...

С о м о в. Ну, вы! Вставайте...

А н н а. Как грубо! Сведи его с лестницы.

С о м о в. Идите... Эх вы...

Л и с о г о н о в. Родной мой - фабричку-то, фабричку... Об... оборудуйте, пора! Везде - строят, всем - покупают...

		(Лидия смеётся.) 

А н н а. Какой неуместный, какой жестокий смех! Какая жёсткая душа у вас, Лидия. Люди сходят с ума...

Л и д и я. Вообразите, что я - тоже... (Ушла в комнату.)

С о м о в (идёт). Где Лидия?

А н н а. Бедный мой Николя! Какая жизнь...

С о м о в (шипит). Что вам угодно? Это всё ваши... ваши приятели... (Убежал в комнаты.)

А н н а. Боже мой... я не узнаю сына. Боже мой...

Акт: 1 2 3 4
Примечания
Раздел сайта: