Грузенберг О. О. - Горькому М., 28 сентября 1935 г.

Грузенберг - Горькому

28 сент. 1935 г.

78, rue du Marechal Joffre Nice

Дорогой Алексей Максимович.

Ок[оло] трех месяцев т[ак] н[азываемый] секретарь Пушкинского дома - проф[ессор] Балухатый1 предложил мне через посредство брата моего2 дать для III т. "Сборника" ваших писем3 статью о Вас, а равно дать для напечатания и письма ваши мне.

Предложение это взволновало меня: с одной стороны, рад был рассказать о Вас все, что знаю, как я это сделал весною 1926 г. в моих публичных чтениях в Латвии, Литве и Эстонии4, но, с другой, почувствовал опасение подвергнуться полицейским неприятностям. - Разрешите темы этой не развивать.

Однако чувство самоуважения и сознание, что не годится мне в конце седьмого десятка (мне скоро 70 лет) переходить на заячье амплуа, взяли верх.

Как мне писали, проф[ессор] Балухатый уехал в начале августа в отпуск и должен был вернуться в первых числах сентября. В соответствии с этим я написал ему 9 сент[ября] о своем согласии и просил оставить в "Сборнике" 2 листа для статьи и писем. Очевидно, профессор еще не вернулся, так как ответа от него не получил.

Вряд ли он будет в претензии за отсылку статьи Вам, как Председателю Пушк[инского] дома5.

Предварительный просмотр Вами м[оей] статьи и без того считал и считаю необходимым: когда пишешь о живом человеке, притом близком, надо сообразоваться с его мнением и даже впечатлением.

Вначале я написал свою статью по лекционным наброскам, но потом пришел к заключению, что так не годится. В устном изложении приходится больше говорить от себя и ограничиваться небольшими цитатами,-- между тем некоторые из ваших писем представляют исключительный художественный интерес, в особенности письмо ваше от 18 окт[ября] 1913 г.6 Стало быть, ясно, что надо отодвинуть себя на дальний план и дать больше места этим письмам in extensor {Дословно, полностью (лат.).}.

"сборников" ваших писем дело необходимое, но не надо себя обманывать: не говоря уже о широких массах, такие сборники мало читаются даже интеллигентными людьми: перелистает эти сборники в лучшем случае сотня, а внимательно прочтут лишь десятка два-три. Причина: большая трудность фиксировать внимание, так как, не зная, чем вызвано то или другое письмо (печатаются ведь только ваши письма, а не переписка), читатель быстро утомится. Между тем письма, воспроизведенные в важнейших выдержках в статье, получают особую яркость по сравнению с авторским текстом.

Теперь о содержании моей статьи. Меня берет сомнение, нужна ли моя вторая главка7. Она написана, чтобы показать, что у Вас по сравнению с другими нет заимствований. Однако не отвлекает ли это частное задание внимания от Вас, т. е. от единственного, что меня интересует? - Вам виднее, а потому поступите с этой главкою так, как сочтете нужным.

Что касается "воззвания", Вам инкриминировавшегося, то я его привел в том виде, в каком оно было приведено в моем прошении в Судебную Палату: более полного текста не мог раздобыть8. Если Вам удастся достать полный текст, то прошу заменить им соответственные строки моего изложения. Если моя статья запоздала,-- не набрана ли уже книга,-- то не трудитесь возвращать ее мне, так как я располагаю копиею. Все равно в русской печати за границею, при всем ее внимании ко мне, статьи о Вас не напечатают. Я это испытал, когда предложил дать статью по поводу вашего юбилея9.

Если Вы ознакомились с посланными Вам недавно газетными отчетами о моих публичных чтениях о Вас10, то, быть может, у Вас возник вопрос: почему-де Оскар Осипович не прислал их своевременно (ведь теперь с тех пор прошло 9 лет). Зачем? - То, что я говорил о Вас перед большою публикою, было говорено не для того, чтобы доставить Вам удовольствие или выслужиться перед Вами. Я считал себя обязанным, как ваш защитник и друг, выступить против клеветы не только бездоказательной, но и заведомо подлой11. При вашей особой впечатлительности даже дружеская защита не могла Вас не взволновать, как доказательство того, что было-де от чего защищать. Ну а теперь, когда мои "чтения" покрыты земской давностью, Вы, конечно, отнеслись ко всему этому, как к курьезу.

Затем небольшая просьба.

Я настолько дорожу ваших писем, что, несмотря на желание помочь брату в его нищенском положении, послал ему лишь несколько копий12. Между тем месяца 2 1/2 т. н. сестра моя13 ввиду предполагавшегося ее отъезда из Ленинграда перебирала свой скарб и обнаружила у себя 4 ваших письма и 2 письма Репина. Я уехал после перенесенного двустороннего воспаления легких в апреле 1918 г. на юг, в расчете вернуться через несколько месяцев, как окрепну. Уехал я с разрешения властей. Но затем, когда закипела жуткая гражданская война, решил не возвращаться, пока не утрамбуется жизнь. Вот в это самое время мое имущество, библиотека и переписка пошли прахом. Сестра, сохранив у себя 4 в[аших] письма, очевидно, забыла о них. Они, как оказывается, проданы Пушкинскому дому14. Это меня огорчает. После м[оей] смерти письма ваши, В. Г. Короленко и других дорогих мне людей будут, конечно, отосланы Розою Гавр[иловной] на родину. Но, пока я жив, мне тяжело с ними расставаться. Пожалуйста, посодействуйте возврату их мне: уплоченные деньги будут, конечно, возвращены до выдачи писем. Когда будете писать мне о судьбе м[оей] статьи15 (надеюсь, ответа не задержите), напишите мне подробно о себе,-- в особенности о состоянии Вашего здоровья.

Всего хорошего Вам и нашей родине, судьба которой Вам и мне дорога. С болью думаю о неотвратимом германском нашествии. Не скрою, немцев всегда боялся и боюсь. Они - народ военный и неистовый, притом с железной дисциплиною. Надо идти на большие жертвы в отношении японцев. Они, действительно, задыхаются от тесноты. А раз задыхаешься, то бьешь стекла.

Фронт японский не менее труден, нежели германский. Между тем, поладить с японцами не оч[ень] трудно. В своих требованиях, как доказал Портсмутский договор16, они скромны: могли взять много больше, чем получили. Поладив с Японией, можно будет значительно усилить фронт против Германии.

Остаюсь, как всегда, искренне Вам преданным

О. Грузенберг

Копии ваших писем на днях соберу и отошлю17.

Примечания

1 Сергей Дмитриевич Балухатый (1892--1945) - литературовед, библиограф, с 1943 г. - член-корреспондент АН СССР. Исследования Балухатого посвящены главным образом творчеству Горького и Чехова.

С 1930 г. руководил отделом русской литературы XX в. в Пушкинском доме АН СССР.

2 С. О. Грузенберга.

3 Имеется в виду кн.: Горький М. "От редакции" говорится: "Третий сборник Института литературы Академии наук СССР, посвященный А. М. Горькому, задуманный еще при жизни Алексея Максимовича, выходит в свет после его гибели <...> Первоначальный план настоящего сборника был известен Алексею Максимовичу и в целом им одобрен". Открывается том разделом "Переписка М. Горького", затем идут: II. Статьи о М. Горьком и III. Материалы и документы.

4 См. п. 29.

5 Горький в 1935--1936 гг. был директором Пушкинского дома. Статья Грузенберга "О Максиме Горьком" (воспоминания), неоднократно цитируемая в настоящей публикации, хранится в АГ.

6 Имеется в виду п. 14 от 10/23 октября 1910 г.

7 В этой главе Грузенберг отмечает ряд аналогий в темах и отдельных выражениях у различных писателей, объясняя это заимствованием, О Горьком он говорит: "У Горького, должен отметить, моей следственной склонности не удалось поживиться: только одна фраза (точнее - слово) возбудила во мне когда-то сомнение: "дети - цветы". Не из В. Гюго ли это?"

8 См. п. 25, а также п. 26, 27, 28.

9 В марте 1928 г. праздновалось 60-летие Горького и 35-летие его литературной деятельности.

10 "Сегодня", был прислан им Горькому через С. О. Грузенберга. Последний писал Горькому 21 мая 1935 г.:

"Брат мой Оскар Осипович Грузенберг обратился ко мне с просьбой опубликовать присланные им мне материалы по Вашему делу <...> Часть этих материалов (объяснение Оскара Осиповича по Вашему делу, в коем изложено вменявшееся Вам в вину "воззвание" и изложение прочитанной им за границей лекции о Вас, жалоба прокурора судебной палаты на О. О. и телеграмма итальянских адвокатов) пересылаю Вам при сем письме по просьбе о том Оскара Осиповича" (АГ).

11 Возможно, Грузенберг имеет в виду клеветнические утверждения о Горьком-"эмигранте", принципиально не желающем возвращаться в СССР. В газетном отчете опровержение этого Грузенбергом выражено так: "... быть может, нынешние настроения Горького, сидящего в Италии, являются косвенным отражением его переживаний того (каприйского) времени", когда Горький писал Грузенбергу, что ему "все равно, где жить, так как он всегда и всюду будет исполнять свои обязанности" (Там же).

12 В цитируемом выше п. С. О. Грузенберга Горькому далее содержится просьба разрешить публикование полученных писем и других материалов: "Хотя, по словам Оскара Осиповича, он еще в 1923-ем году получил от Вас разрешение на опубликование Ваших писем к нему, тем не менее я считаю нужным запросить Вас,-- не встречается ли с Вашей стороны препятствий к опубликованию присланных мне моим братом материалов".

13 Берта Осиповна Спектор.

14 АГ из ИРЛИ (Пушкинского дома).

15 Статья Грузенберга осталась ненапечатанной. Пометы Горького на полях ее и различные подчеркивания говорят о том, что писатель внимательно прочел рукопись. В ряде случаев он отметил неточности и ошибки Грузенберга. Так, на с. 8 во фразе: "В юные годы Горький покушался на самоубийство (пуля сидит в нем до сих пор)" - Горький подчеркнул стоящие в скобках слова и рядом, на полях, поставил знак вопроса; на с. 11 также пометил Горький ошибку Грузенберга, назвавшего своего подзащитного Н. Е. Буренина "секретарем Петербургского комитета партии большевиков". На с. 18 Грузенберг пишет: "Впоследствии я видел несколько минут Максима Алексеевича у М. Горького в Берлине летом 1922 г.: он уже был отцом семейства". Горький подчеркнул указанный Грузенбергом год и слово "отцом" как не соответствующие друг другу: Максим Алексеевич стал отцом в 1925 г. На с. 25 Грузенберг рассказывает о п. Горького Августу Бебелю, которое должен был передать адресату Грузенберг, датируя его 1910 г. На полях Горький исправляет: "1905 г."

Во вступ. ст. к данной публикации уже приводилась помета Горького, сделанная на полях, по поводу телеграммы Грузенбергу о Парвусе. На этой же 25 странице исправлено подстрочное примечание Грузенберга, спутавшего Ладыжникова с С. П. Боголюбовым.

Иногда Горький делал добавления в тексте воспоминаний. Например, к перечисленным Грузенбергом членам депутации, посетившей 8 января 1905 г. Святополк-Мирского, Витте и Рыдзевского, Горький добавляет: "Кузин, рабочий, агент Д[епартамента] п[олиции]". Имеется в рукописи и чисто литературная правка: "Кашку слопал, плошку о пол", - пишет Грузенберг (с. 1). Горький зачеркивает "плошку" и надписывает "чашку", ставя также ударение над "о".

16

17 Возможно, что Грузенберг прислал копии писем не непосредственно Горькому, а - как это он делал раньше (прим. 10) - через своего брата С. О. Грузенберга, который, сняв с них свои копии, отослал последние в ИРЛИ (Пушкинский дом) для Горького. Сделать такое предположение заставляют имеющиеся в АГ машинописные копии п. 3, 8, 11, 17. Судя по орфографии, это машинописи позднейшего происхождения, сделаны они на грубой желтой бумаге и поступили в АГ из ИРЛИ

"Очерки и речи" несомненна.

Раздел сайта: