Грузенберг - Горькому
17 ноября 1925 41. Вd de Cimier
Nice
Дорогой Алексей Максимович,
письмо Ваше довелось мне прочесть только на днях, так как был по делам в Париже. Огорчило оно меня. Как же так,-- дать о Вас "воспоминания защитника" и не воспроизвести того воззвания, за которое Вы были арестованы, заключены в крепость и преданы суду1.
Надо датировать и портреты, и факты.
Воззвание ваше подлежит оценке не с точки зрения тех, кто пережили землетрясение 1917--21 гг., а тех, кто, томясь в духоте и смраде 90--900 гг., прислушивались с радостным замиранием к буревестникам.
Надо датировать портреты: мой Горький - Горький 1905--1910 г. Разве можно обойтись без его призывного крика "ко всем, всем",-- крика задыхающегося, уверенного в том, что если только кто из "культурных народов" услышит, сейчас же кинется на помощь.
Вы, по-видимому, думаете, что я надеялся только на Вас, а сам не принимал мер к розыскам воззвания. Вы советуете поискать в моих делах... Я с этого начал, но - увы! - получил печальное сообщение, что все мои дела за 27 лет работы в суде погибли.
Я не успокоился. Поручил поискать в Публичн[ой] библ[иотеке] и списать напечатанное в апреле 1905 г. в двух газетах ("Русск[ие] вед[омости]" и "Бирж[евые] вед[омости]" - первое, т[ак] наз[ываемое] большое издание) прошение мое в СПб. Судеб[ную] палату, где под видом мотивировки ходатайства о вызове свидетелей воспроизвел Ваше воззвание и показал отсутствие состава преступления2. Результат этого шахматного хода не заставил себя ждать: Суд[ебная] палата признала юридич[еский] промах прокуратуры и, чтобы не оскандалить правительство оправданием, сняла назначенное к слушанию на 3 мая 1905 г. дело и направила его к доследованию судебному следователю, который солил и мариновал его дотоль, доколе его не пожрала предвиденная амнистия. Вот эти газеты я и просил разыскать и списать,-- что нужно.
Два раза близкие мне люди списывали копию, два раза посылали ее в заказн[ых] письмах - и оба раза... они не дошли <...> Наконец, недавно пропустили объемистую копию: она дошла до меня. Однако оказалось, что газеты, боясь преследования, изложили ваше воззвание кратко, в форме косвенной речи. (Кстати, это ни к чему не повело: СПбург[ское] жандарм[ское] управл[ение] постановило привлечь к ответственности редактора "Бирж[евых] вед[омостей]" и меня за распространение в[ашего] воззвания; дело было прекращено по той же амнистии, точнее, "всемилостив[ейшему] манифесту"3.) Я на этом выиграл пари у Марьи Федоровны (она, когда я был у Вас зимою (в конце) на даче под Ригою, была уверена, что не вызволю Вас). Пари она не отдала, и так как они были a discretion {Букв.: сколько угодно (фр.), т. е. выигрыш в пари не был оговорен.}, заменила их тем, что через несколько лет поссорилась со мною.
Так вот - этим кратким изложением в[ашего] краткого воззвания я ограничиться не могу. Прилагаю выписку4: сами увидите, что обидно этим ограничиться. Постарайтесь (Вам неизмеримо
Затем, почему Вы не хотите помочь мне в розыске сцены крестного хода? Говорю Вам: она удивительная. Если не в "Кожемякине", то не в "Окурове" ли она?
Помню даже фразу, которая проносится в задних рядах крестного хода: "Тронулась, Владычица, тронулась..." 5
Не те, конечно, слова, но музыка такая же, как в "Фоме Гордееве", когда трещит, трогается весенний лед6. Какой-то экстатический восторг перед стихиею!.. Неужели я ошибаюсь - и "крестный ход" не ваш. Обидно будет, если так. От прошлого у меня уцелели только волосы и память. Волосы поседели, неужели и в памяти завелась седина?
Всего хорошего. Крепко жму руку.
Преданный Вам О. Грузенберг
Обрадовали меня вестью и о том, что написали новую повесть, и тем, что пришлете ее мне.
Исполняю в[ашу] волю: посылаю оттиск моего "Бреда войны". Не сделал этого раньше, так как полагал, что Вы получаете "Соврем[енные] записки".
Напишите мне откровенно про свое впечатление. Недавно послал В. А. Мякотину главы воспоминаний, касающиеся В. Г. Короленко. Пойдут в ближайшей книжке либо "На чужой стор[оне]"7, либо заменяющего эти сборники журн. "Гол[ос] минувш[его]"8. Оттиски и этого очерка пришлю. В письме своем укажите мне: пишете ли Вы в Россию о высылке Вам копии воззв[ания], а равно - поможете ли мне отыскать крестный ход. Подожду месяц-другой, а потом сдам в печать (сначала в какой-н[ибудь] журнал). Книгу мою, когда выйдет, конечно, пришлю. Но - не в обмен. В ответ ли на мой присыл или без него ваша книга всегда будет для меня подарком. Не задерживайте его.
О. Г р.
Не посылаю Вам оттиска "Поручика Пирогова": не осталось ни одного, - журнал "Совр[еменные] зап[иски]" присылает авторам лишь по 10 экз. Не удосужитесь ли просмотреть его в XXI кн. "Совр[еменных] зап[исок]"? Мне интересно Ваше о нем мнение. Получил об этом очерке восторженный отзыв от Корнея Ив[ановича] Чуковского. Несомненно, он обладает удивительным критическим чутьем, но так как он человек страстный, то бывает пристрастен в ту или другую сторону. Если будете читать "Пирогова", - выключите вводные 2--3 страницы. Я введение это к книге Вам читал9. Не отказываюсь от него и теперь, но не следовало его печатать: оно написано, когда я, по мнению врачей, помирал и когда сильно себя жалел. Теперь, когда я на юге окреп1011, у которого находились некоторые главы, переоценил введение и включил его... в отдельную статью; он же и сдал в "Совр[еменные] зап[иски]".
Над текстом письма рукой Горького написано: Oskar Grousenberg - и подчеркнуто красным карандашом.
1 См. п. 1, прим. 1.
2 См. п. 1, прим. 1. Прошение Грузенберга в С. -Петербургскую судебную палату было напечатано в газ. "Новости и биржевая газета" (1905, No 88, 6 апр.) и "Биржевые ведомости" (1905. No 8760, 6 апр.). Последняя газета выходила в двух изданиях. Первое издание (СПб.. 1880--1917) имело (с 1902 г.) два выпуска: утренний и вечерний, и потому называлось "большим".
3 В воспоминаниях Грузенберг пишет, что после опубликования в газетах его прошения "старший председатель СПбургской судебной палаты Максимович обратился в Совет присяжных поверенных с бумагою следующего содержания: "<...> Находя, со своей стороны, что напечатайте в периодических изданиях не подлежащих оглашению сведений из дел, находящихся в производстве судебных мест, представляется неправильным и в особенности не соответствующим тому доверию, которое закон оказывает присяжной адвокатуре, имею честь на основании ст. 367-- 368 Учрежд[ения] Судеб[ных] установ[лений] сообщить о вышеизложенном на рассмотрение Совета прис[яжных] пов[еренных] и покорнейше прошу о последующем меня уведомить".
<...> Я на бумагу Максимовича не представил в Совет письменного объяснения и не явился к рассмотрению дела, так как не хотел лгать. Конечно, я был оправдан <...> Однако Департамент полиции, обидевшись на меня, посоветовал жандармскому отделению возбудить против меня судебное преследование за оглашенную в печати прокламацию. Об этом мне сообщил товарищ прокурора Волков. Я ответил, что если жандармской власти угодно устроить себе самосеку, то я против этого ничего не имею. Преследование против меня не было возбуждено" (АГ).
и другие ошибки памяти. См. п. 31, прим. 15.
4 К письму приложена следующая выписка, сделанная Грузенбергом:
"Выписка из присланной мне копии моего прошения, причем воззвание изложено в газете так:
"Мы, нижеподписавшиеся, - гласит этот набросок, - считаем своим нравственным долгом довести до сведения всех русских граждан и общественного мнения европейских государств следующее".
Затем идет подробное изложение, как они, нижеподписавшиеся члены депутации, обращались в ночь с 8-го на 9-ое января с. г. к министрам, прося их предотвратить предстоящее завтра кровопролитие, неизбежное при столкновении рабочих с войсками. Излагается ответ, данный им, членам делегации, гг. министрами. Затем следует описание ужасных событий 9 января, когда на улицах Петербурга лилась кровь безоружных стариков, женщин и детей...
" (Бирж[евые] вед[омости] (большое изд.). 1905. No 8760. 6 апр.).
5 Грузенберг вспоминает заключительные страницы повести "Исповедь" (9, 385--390). Цитата приведена не дословно.
6 Видимо, имеется в виду сцена ледохода на Волге в начале "Фомы Гордеева" (4, 184).
7 Венедикт Александрович (1867--1937) - историк и публицист, после 1917 г. - эмигрант. Вместе с С. П. Мельгуновым и Ляцким издавал историко-литературные сборники "На чужой стороне" (Берлин - Прага, 1923--1925).
Воспоминания Грузенберга "О В. Г. Короленко. (Глава из книги "О бессонных людях")" напечатаны в No 13 "На чужой стороне" (Прага, 1925).
8 "Голос минувшего на чужой стороне" (1926--1928) - журнал, продолживший в Париже издание "На чужой стороне". Выходил под ред. Мельгунова, Мякотина, Т. Полнера.
9 Очевидно, во время встречи с Горьким в Берлине в начале 20-х годов (см. вступ. гл.).
"Современных записках" воспоминаниям о поручике Пирогове предшествует введение, не включенное в книгу "Вчера". В нем говорится:
"... пришло время заглянуть в свое сердце <...> Теперь я - не то изгнанник, не то беглец; кто разберет? <...> Все ближе и ближе надвигаются сумерки; все чаще стучится уныние и шепчет назойливо, что жизнь проиграна, как легкомысленное пари...
Вздор. Зажигайся воспоминание, буди уснувшее... Вставайте вы, мои незабываемые, вы, которых я прикрывал своей грудью, за которых сыпались на меня тяжелые удары...
<...> Разрезать веревку на шее совершенно чужого тебе человека! Разве есть на свете радость глубже и прекраснее... Один за другим проходят предо мною они, мои подзащитные, все эти беспокойные и бессонные хлопотуны за человеческое счастье. <...> я всего себя раздал им по кускам.
Побелели волосы. Стынет сердце <...> Я делаю смотр самому себе перед лицом неожиданно нагрянувшего придирчивого ревизора - старости" (Современные записки. 1924. Т. XXI. С. 230--232).
10
11 Алексей Васильевич Пешехонов (1867--1933) - статистик, публицист, с 1904 г. один из редакторов "Русского богатства". В 1922 г. был выслан из России, однако в 1927 г. советское гражданство было ему возвращено.