Грузенберг О. О. - Горькому М., 12(25) сентября 1908 г.

Грузенберг - Горькому

[Петербург.] 12[25] сент[ября] 1908 г.

Дорогой Алексей Максимович.

Письмо ваше опоздало - и я этому рад.

За три дня до получения его я отказал Арцыбашеву - и отказал мотивированно: я не сочувствую "Санину" - ни как герою, ни как книге, хотя она, местами, талантлива.

Я это сделал не наобум: прочел внимательно эту книгу и подумал над нею1.

Я не могу согласиться с вашей точкой зрения, так как она - вне поля обсуждаемого вопроса.

Не в том дело - право ли правительство, возбуждая против него дело, а прав ли Арцыбашев, кичливо воспевая безбилетного пассажира, который прыгает из поезда - вовсе не навстречу восходящему солнцу, а спасаясь от контроля. Конечно, ему и не жаль бросить свой чемоданишко: ведь он, как удостоверяет и сам Арцыбашев, совершенно пустой 2.

Моя защита по политическому или литературному делу не есть профессиональный акт, а общественный факт. Если среди них, защит этих, есть дела, которые красят мою репутацию, то немало таких, которым я даю репутацию. И мне было бы тяжело, если бы в известной части общества "Санин" получил лишний шанс на распространение благодаря тому, что я прикрыл своим именем его антиобщественность и пошлость3. Зачем (высокая плата в таких делах не может иметь для меня значения), зачем я отдам свои нервы, страсть и уменье на защиту того, что во мне самом вызывает отвращение? Черт с ними, с этими певцами желудочно-половой поэзии.

особливо - лекционного, пустил про него слух о шантаже4. Дела этого я не принял, направил Пильского к другим коллегам, но хорош романист, так реагирующий на неприятную критику.

Всего доброго! Сердечный привет Марье Федоровне и Вам от Розы Гавриловны и меня, Марьей Федоровною столь нелюбимого.

Преданный Вам искренно

О. Грузенберг

1 В воспоминаниях Грузенберг рассказывает: "Пока обернулись наши письма, я успел ознакомиться и с романом "Санин", и с его автором поближе. Арцыбашев оттолкнул меня своим самодовольством и нелепой кичливостью, что он - не русский, а татарин, что не любит России (не любишь,-- зачем живешь в ней и кушаешь хлеб!). Раз, неизвестно для чего, обнажил руку и показал мне замысловатую татуировку.

Я ответил Горькому, что согласиться с ним не могу, что правительство тут ни при чем, ибо вопрос идет не о свободе творчества, а о свободе опубликования всякой пакости, что у меня от последней строчки "Санина" ("Он выпрыгнул из вагона навстречу восходящему солнцу") заныли даже вставные зубы. Прыгать из вагона, на ходу поезда, навстречу восходящему солнцу, ему не было надобности: выпрыгнул же он как безбилетный (во всех смыслах) пассажир, заприметивший приближение контроля. Я считал себя тем более вправе уклониться от чести защиты "Санина", что при объяснении с прокуратурою я указал на невозможность для нее постановки этого процесса, так как она не возбуждала преследования в то долгое время, когда этот роман печатался в журнале, - стало быть, Арцыбашев вправе будет предъявить иск об убытках. Не знаю, подействовал ли этот аргумент или какое другое соображение, но преследование было прекращено, а книга освобождена и без меня" (АГ).

2 Грузенберг говорит о заключительных страницах романа Арцыбашева (Санин. 2-е изд. СПб.: "Жизнь", 1908).

3 Текст письма со слов: "не есть профессиональный акт" - до слов: "его антиобщественность и пошлость" - отчеркнут Горьким на полях красным карандашом. Этим же карандашом Горький дополнительно подчеркнул слова "что я прикрыл своим именем его антиобщественность и пошлость".

4 О романе Арцыбашева П. Пильский опубликовал ст. "Половая провокация" (см. в сб.: Данилин Я. "Заря", 1908. С. 62--69). Видимо, лекции Пильского развивали положения этой статьи.

Критикуя Арцыбашева, Пильский выступал и против произведений прогрессивной направленности. Горький в письме Ляцкому назвал его "провинциальным словотеком".

Раздел сайта: