Кранихфельд В. П. - Горькому М., 13/26 сентября 1912 г.

Кранихфельд - Горькому

[Петербург. 13/26 сентября 1912 г.]

Глубокоуважаемый Алексей Максимович!

На днях выйдет в свет несколько запоздавшая сентябрьская книга "Совр[еменного] мира". На первом месте - Ваши "Русские сказки", которые я, напуганный штрафами и конфискациями, позволил себе перекрестить просто в "Сказки". В соответствии с этим в трех случаях, где действие происходит "в некотором царстве, в некотором государстве", я заменил вкрапленные в текст слова "Россия", "русский" - страной, отечеством, подданным. Не вмените мне в вину, что я, не испросив Вашего разрешения на эти изменения, но дело в том, что страх этот самый одолел меня в минуту, когда я читал уже последнюю корректуру и когда надо было поставить решающее и бесповоротное - "печатать". Кроме того, я убежден, что эти изменения цензуры ради существенного значения не имеют, и всякий читатель прекрасно поймет, что сказки эти - наши, отечественные, русские, и что героями их являемся именно мы и наши достопочтенные соотечественники, имена коих, где нужно, легко угадываются... А все-таки... все-таки черкните, пожалуйста, хоть пару строчек о Вашем отношении к моему редакторскому изуверству...

Мария Карловна просила меня выяснить Вам причины ее затянувшегося молчания. Дело в том, что, помимо издательских, на нее навалилась и большая семейная тягота. Вот уже четыре месяца, как Николай Иванович4 лежит в постели, забинтованный и беспомощный. Жизнь его долгое время находилась в опасности, которая, впрочем, не прошла и сейчас. У него острый суставной ревматизм, осложненный острым же эндокардитом. Последние две недели дело как будто бы шло на поправку, но дня три назад опять появилась одышка, усилились боли и поднялась температура. Он лежит в городе, в общине Кауфмана, и Мария Карловна проводит у его постели ежедневно по несколько часов, которые ее очень утомляют и нервируют. Оба они - и Ник. Ив. и Мария Карл. - шлют Вам и Вашей супруге сердечный привет.

Получили ли Вы мое письмо2<нрзб>) И. Ф. Вонсика 3, и был ли он у Вас? Он хотел познакомить Вас с интересной рукописью ("Урбита"), которой мы по цензурным соображениям воспользоваться никак не могли. Я его видел только два раза, но он произвел настолько хорошее впечатление, что я не затруднился написать Вам, по его просьбе, несколько теплых слов. К тому же, как военный защитник, видавший виды, не легко доступные не посвященным, он мог быть Вам полезен.

Седьмая книжка была конфискована за стихотворение "Дворец", и я привлечен по 128 ст. Очевидно, однако, Комитет по делам печати ничего обвинительного на "Дворце" соорудить не мог, и в подкрепление он двинул повесть Гусева-Оренбургского "Призрак" 4. Теперь арест с книги снят, под условием изъятия из нее "Дворца" и "Призрака". Что же касается меня лично, то пока что я "разъяснен" на этом основании в своих избирательных правах, но к следователю меня не вызывали, и, что собственно мне инкриминируется,-- не знаю. Не знаю далее, какие статьи закона считаются нарушенными "Призраком". "Дворец" же напомнил цензуре 128-ую статью только потому, очевидно, что он напечатан на 128-й странице журнала,-- других оснований я придумать никак не могу.

Всего хорошего! С искренним к Вам уважением

5 своевременно выполнено.

В. П. Кранихфельд

Примечания

1

2 Упоминаемым письмом Кранихфельда АГ не располагает.

3 О ком идет речь, установить не удалось.

4 "Современного мира" было напечатано стихотворение Вс. Кожевникова "Дворец". Повесть С. Гусева-Оренбургского "Призрак" не была изъята из журнала, печаталась в 6, 7, 8 кн.

5 Васильева (1874--1970) - переводчица, вдова друга Горького по Н. -Новгороду Н. З. Васильева. Нередко обращалась к Горькому за денежной помощью Т. IV и IX).