Амфитеатров - Горькому
Fezzano. 1913.6.11
Дорогой Алексей Максимович!
Письмо Ваше получил и содержание его не одобрил - разумеется, в той части его, которая касается Ваших недомоганий. Читал ровно семь дней в "Киевской мысли", что Вас посетил Чаговец и предлагал Вам всё чрезвычайно мудрые вопросы1. "И бысть утро, и бысть вечер - день первый". "И бысть утро, и бысть вечер - день вторый". Сей род ничем же не изымается, ниже (а не токмо) молитвою и постом. Я сейчас совершенно зарылся в сатирическую хрестоматию 2, первый том которой сегодня наконец свалил с плеч и отослал издателю, и в четвертый том - "Зверя из бездны", который, к ужасу моему, приходится переделать чуть-чуть не сначала до конца. Так долго лежала эта рукопись в праздности и так много за этот промежуток сделала - увы, должен огорчить Вас - германская наука. Много, конечно, и вранья, но уж и наработали, дьяволы!.. В первый том хрестоматии вошли "беранжеровцы": братья Курочкины, Жулев, Кроль, Влас Точечкин. Прочитал "Хозяина" и чрезвычайно им утешен. В новизне твоей старина мне слышится, да еще и очень хорошая и яркая. Запой написан прямо поразительно. По приезде узнал о смерти Коцюбинского и был ею страшно поражен, и весьма сожалел, что поздно было уже выразить в какой-либо форме свои чувства по этому поводу. Это был человек, несомненно, талантливый и из тех, которые, действительно, могут явиться в молодой литературе, если еще не законоположниками, то, во всяком случае, подготовителями к периоду таковых. Да, народу валится - несть конца. В путешествии я просвистался хуже Ивана Александровича Хлестакова и теперь должен нагонять и деньги, и время, и запущенную работу. Все это "не весьма утешительно", как пишет в резолюциях обожаемый монарх. Недвижное сидение на Капри не одобряю. По опыту знаю, что, когда нападает инфлюэнца и всякие кашли, лучше всего на некоторое время переменить место жительства. Я в феврале и марте от этих радостей совсем пропадал, лишился голоса и не мог ни с кем говорить. И ничего не помогало. А - выехал, уже в Милане стал оправляться, а в Вене заговорил понемножку, человек человеком. Постигло нас событие, которое, право, не могу характеризовать иными словами, как - "большое горе". Дорогой наш Герман Александрович затеял уехать в Россию3. Сейчас-то он в Париже, и я мечтаю, что, авось, одумается и вернется. Но если он решился, то ведь удержать его нельзя. Боюсь не того, что это вовлечет его в большие осложнения и неприятности - это уж такая, видно, его присяга, от которой он подавать в отставку не намерен. А того, что не ко времени это: пользы он сейчас, постаревший чрезвычайно, много не принесет, да и кому там сейчас приносить эту его пользу? - Лагери разбиты, и склейки их покуда не предвидится. А запусто испортит себе конец жизни. Он сам мне сказал, что не рассчитывает ни на какую политическую роль: для того, чтобы войти в какую-нибудь партийную дисциплину или связать себя с какой-нибудь уже существующей организацией, считает себе не по характеру, он и в старину был властен; а для того, чтобы начать свою организацию и вообще повести свою линию, резонно считает себя и старым, и уставшим. Остается, значит, роль советника и юрисконсульта при более или менее симпатичных ему группах - пожалуй, левокадетских что ли, при народных социалистах и т. д. Весьма вероятно, что в этом отношении он будет и не лишний, так как умного практика там не обильно, но за такие, по существу, пустяки терять Гер. Алекс, уж очень обидно. Ведь я, не обинуясь, скажу, что это самый крупный человек, которого я знал в своей жизни, а я, как Вам известно, потолокся по земному шару достаточно и людей перевидал многих, и очень хороших... Конечно, "смерть в стране родной милей, чем слава на чужбине", но страшно думать, что он именно навстречу этой смерти и поехал... Уже и сейчас его ищут, и зарыскали шпики, обеспокоенные его внезапным исчезновением. Не ясно ли это предуказание, что ждет его в России. Даже не предполагая никаких специальных ужасов и преследований, я ведь знаю: при первом же аресте, а, может быть, даже при первом же обыске, он либо наделает таких чудес, что его пришибут на месте, либо надорвется сердцем, которое начало ему изменять, и пропадет ни за грош... А рассуждать так, что, мол, дожил до лет преклонных и лучше конец в честной драке, чем спокойное ожидание естественного конца существования,-- теоретически могу, а практически применить именно к Герману Александровичу - ужасно жалко... Столкновение же его с властью неизбежно на первых же порах. Его сейчас, когда прозевали его отъезд, ищут, как иголку в сене, даже не заботясь прикрывать эти поиски, и в Феццано, и в Нерви, и в Неаполе: ясный знак, какое значение придает ему российская охранка и как она счастлива будет обнять его на границе. Отъезд его, конечно, был для меня большим огорчением и с эгоистической точки зрения, так как теперь я остался без товарища... Социально-политический интерес у нас в доме слаб, а Герман Александрович всегда весь им кипел и таким остался до последнего дня, что мы были вместе... Шесть лет прожить в соседних комнатах, ни разу не имев между собою какого бы то ни было, хотя бы малого, неудовольствия,-- это не шутка, и с потерею этого не так-то легко примириться...
Бальмонта необычайно чествовали в Москве4, но не удержались, чтобы не смазать тряпкою по лицу в самый день торжества. Правда ли, что тяжело болен Леонид Андреев? Нечего сказать, везет русской литературе. А уж какую же дрянь, все-таки, напечатал он в "Совр[еменном] мире" 5 мне Зина, что Вы пребываете в хроническом восторге от Бунина. Ну, знаете, скажу Вам стихами Алмазова: в этом пункте, я с Вами, "как Сталь с Наполеоном, хоть умру, а не сойдусь..." 6 Вообще до Бенвенутов Челлини я не чрезмерный охотник, а уж до челлиниевских изделий из лыка (да еще и лыка-то не настоящего, а папье-маше) тем паче. А народа он не любит - все врет, и на народ врет, и на язык врет... Если бы таков был народ, как его Бунин пишет, то только и оставалось бы молить небеса, чтобы пришли немцы и обтесали эту уродскую массу завоеванием: авось, на людей хоть сколько-нибудь станут похожи... Боже мой, как мало времени и как много труда! Но спасибо путешествию, оно меня здорово подстегнуло, и сейчас я совсем не устаю.
До свидания, дорогой. Будьте здоровы. Жалко, что опять, значит, долго не увидимся. Осенью переезжаем в Леванто, как я уже, кажется, Вам писал, а через год - должно быть - в Лейпциг. Ничего не поделаешь: сыновний талант тянет. Ему расти, а нам умаляться, как Иоанн Предтеча сказал... А старший сын у меня женился - на ком, собственно говоря, не знаю. Что-то, говорят, высокодекадентское... Ну, что ж, каждому времени свой круг... Надо, однако, готовится к дедовскому положению и изучать соответственные ему позы... При переезде и пересмотре библиотеки я отложу целый воз разной литературы, которую в Леванто тащить ни к чему. Я уже просил Зину переправить Вам сие для взывающих к Вам библиотек и т. под. ... Откуда в "Киевскую мысль" попал Ваш с Гер. Ал-ем портрет?7 Мы тут, признаться, несколько обеспокоились - сейчас Г. А. гласность большая перед приездом не совсем-то удобна. Он очень рассчитывает на то, чтобы первое время прошло тишком, пока, словом, не осядет он в Вильно или Киеве, а потом уже, ожившись, думает махнуть в Питер. Ну, до свидания. Желаю Вам всего хорошего, а также сшить непременно новые штаны взамен тех, которые истребляет неистовый Максим. То-то, небось, сейчас вырос в слона. Или нет, впрочем: он ведь худощавый, значит, больше вроде жирафы... "И черти, и цветы" я Вам послал раньше, чем получил письмо,-- как только прислали из Петербурга. Книга нелепая, но, быть может, Вас заинтересует мой анализ Соломонии бесноватой. Там кое-что говорится по-новому. А еще интерес этой книги в том, что она показывает степень трусости российской современной печати. Все, что там относится к Маклакову, Дурново и Кассо, не решилась напечатать ни одна газета, равно как и балладу об амнистии (Будрысы). Между тем книга не вызвала никаких репрессий8. Сие поучительно, насколько мы, россияне, умеем сами себя обуздывать и подличаем на всякий случай даже там, где и власть подлостей не требует... Вообще... Ну, "да уж довольно ты моего вяканья слушал" - еще раз до свиданья, будьте здоровы и веселы.
Примечания
1 В "Киевской мысли" печатались статьи киевского журналиста Всеволода Андреевича Чаговца "В гостях у Горького" (1913, No 128, 130, 132--134, 136, 144; 10, 12, 14--16, 18, 26 мая).
2 Очевидно, Амфитеатров сузил первоначальный замысел издания "сатирической библиотеки" или хрестоматии (см. А--Г, п. от 18 марта 1912 г. прим. 4). Речь идет о сатирических сб. "Забытый смех, поморная муза", подготовленных Амфитеатровым (Моск. книгоизд-во). Вышло два сборника. В первый - "Беранжеровцы" (1914) - вошли стихи В. С. Курочкина, Г. Н. Жулева (Скорбный поэт), Н. С. Курочкина, В. И. Богданова (Влас Точечкин), Н. И. Кроля и приложение "Козьма Прутков в "Искре"". Во втором - "Гейневцы" (1917) - были напечатаны стихи П. И. Вейнберга (Гейне из Тамбова), Амоса Шишкина, В. Г. Тихановича, Н. Л. Гнута-Ломана, В. П. Буренина (Владимир Монументов и Хуздозад Цередринов), Л. И. Пальмина. Третий сборник - "Некрасовцы" - не вышел. План его помещен в первом сборнике: Д. Д. Минаев, Дядя Пахом, А. Лакида; позднейшие и второстепенные сотрудники (Стародубский, Комаров, Клеймо и т. д.); случайные сотрудники; приложение: друзья, гости и союзники "Искры" (Губер, Бенедиктов, Бернет, Греков, Полонский, Гербель, Алмазов, Мей).
3 Лопатин уехал в Россию 24 июня 1913 г. См. ст. "Один из талантливейших русских людей" и сообщение "К биографии Лопатина".
4 приветствовал Вл. Маяковский, выступавший от лица его "врагов": "Когда вы начнете знакомиться с русской жизнью, то вы столкнетесь с нашей голой ненавистью <...> Вы пели о России - отживающих дворянских усадьбах и голых бесплодных полях <...> Наша лира звучит о днях современных..." (Русское слов. 1913. No 105. 8/21 мая).
5 Речь идет о рассказе Л. Андреева "Он" (Современный мир. 1913. No 1, 4).
6 Строки из литературной пародии Б. Н. Алмазова: "Похороны "Русской речи", скончавшейся после непродолжительной, по тяжелой болезни" (Алмазов Б. Н. Сочинения в трех томах. М., 1892. Т. 2. С. 324). Амфитеатров поместил стихи Алмазова во втором сборнике "Забытый смех", назвав их одной из лучших литературных пародий (с. 146--153).
7 "Г. А. Лопатин и Максим Горький (последний снимок)" была напечатана на обложке иллюстрированного приложения к газ. "Киевская мысль" (1913, No 128, 10 мая).
8 В ст. "Соломония бесноватая. Человеческий документ XVII века" Амфитеатров рассматривал "повесть о бесноватой жене Соломонии" как "одно из замечательнейших по своей подробности и правдоподобию, с точки зрения психофизиологического наблюдения, изображение демономании на почве сексуального расстройства" ("И черти, и цветы", с. 1).
В разделе "Из альбома" помещены сатирические стихи: "Утешительные речи", "Перевод с греческого", баллада "Будрыс и его сыновья", "Притча об игроке и веревке", в которых содержались намеки на деятельность Маклакова, Кассо, Дурново.
Петр Николаевич революции 1905--1907 гг.