Амфитеатров - Горькому
Fezzano. 1911. XI. 14
Дорогой Алексей Максимович.
Очень рад был я Вашему второму письму, хотя конечный результат его и очень огорчителен. По крайней мере, теперь я чувствую, что между нами нет личного разрыва, о котором заставил меня думать характер и тон Вашего первого письма1. А это для меня дороже всего.
Не знаю, почему Вы находите два мои письма противоположными одно другому, и оно для меня совсем не так неважно, хотя бы даже и "теперь". Оба мои письма и вызваны одною идеей, и проводят один и тот же принцип: фактический коллектив - дело прекрасное и желательное паче всего; фиктивный ни к чёрту не годится - разрушает напрасно капитал, ложится бременем на плечи наиболее способных и трудолюбивых работников, тормозит и ослабляет производство. У нас фактического коллектива не вышло, а получился фиктивный из фиктивных. Причин тому много. Исчислять их было бы все равно, что жаловаться. Этого я не хочу. Поэтому укажу лишь одну, но основную, которую называл и в первых письмах: нашу разнотерриториальность и отсутствие живого общения. Вот - для того, чтобы обменяться с Вами, живущим на Капри, сравнительно близко, письмами espresso {спешной почтой (ит.).}, надо пять дней: мое письмо пошло к Вам в четверг, а на Ваше я отвечаю немедленно, только что получив его, во вторник. Какое же коллективное решение вопросов в таком деле, как ежемесячный журнал, возможно, если для ответов нужно меняться письмами не с одним Капри, но и с Давосом, Сестри и Петербургом? Естественно, что единоличное влияние поползет в такой коллектив непременно, хотя бы и при всем добром желании соблюдать коллективную конституцию, как, смею сказать, старался соблюдать ее Ваш покорнейший слуга. Кто больше заинтересован в деле, кто больше его любит, кто больше других в нем работает, тот и, естественно, его централизует, в конце концов, на себе. В данном случае, такою центральною фигурою оказываюсь, хорош ли, худ ли, я. Положение это совсем меня не пленяет: оно ничего не дает мне, кроме безумной сверхсильной работы и журавлей в небе, ради которых разогнаны и забвенны все "синицы в руки". Когда весною выяснилась возможность коллектива, я искренно ей обрадовался и пошел навстречу. Но коллектив вышел апплике {составленный из кусков (фр.).}. Не касаясь опять-таки причин к тому, повторяю с чего начал: к октябрю журнал оказался и материально, и морально в своей апрельской позиции, а я - под бременем всей ответственности за него и труда, который, вместо того чтобы облегчиться, стал двойным, тройным. Остальное - спор о словах, а не о деле.
И я не начинал этого спора о словах и не начал бы, но когда со мною начали, то я сделал то, что, по моему глубокому убеждению, и должен был сделать: указал на совершенную фиктивность нашего коллектива. Может быть, это было неполитично. Верю. И это - правда. А я стар, чтобы в жмурки играть.
Ответом на нее, т. е. высказанную правду положения, является если не разрушение журнала, то вполне определенный, сознательный и обдуманный шаг к тому. Разговор ровно в 15 минут, от 11 Ў до 12, в котором ровно никто ничего не мог выяснить и мотивировать, обращается, так сказать, в coup d'etat {государственный переворот (фр.).}. Что же мне тут прикажете делать? Вы когда-то написали один из моих любимых афоризмов: "кто работает, тот и хозяин"2. В хозяева я отнюдь не стремлюсь, хотя и заинтересован в "Совр." материально. Но я полагаю, что когда труд облекается в такую ответственность, как моя, то эта ответственность должна сопрягаться и с известными решающими правами. Только об этом и речь, только в том и дело. Остальное - игра слов. Если заведующий отделом режет ухо, а редактор отдела его ласкает - сделай, душа моя, одолжение! хоть императором отдела буду тебя звать! От слова не станется - и вот именно тут-то и несчастие, что от слова не станется. Ибо дело журнала создается работою и именами, а не словами.
Когда я получил Ваше письмо с отказом, я решил так:
- Значит, я не сумел наладить дело коллектива, не сумел, хотя оно Ал. Макс, кажется возможным и необходимым. Так как я не верю, что, в данных условиях, коллектив может быть действительным и действенным, то я должен отойти в сторону и предоставить действовать тому, кто верит.
Прекратить его? Слишком некрасиво пред издателем, усадившим в него весь свой трудовой капитал.
Продолжать его "единолично"? Это значит прибавить к ужасу работы, под которою я задыхаюсь, еще лютую вражду всевозможных "могущественных сил русской истории", как Вы выражаетесь. А мне, знаете, в жизни моей пришлось уже съесть столько зависти, ненависти, оскорблений и клевет, что, право, сыт по горло, довольно.
Передать его тому или иному коллективу без Вашего участия? Для этого пришлось бы составить новый капитал, так как если в деле не окажется ни Вас, ни меня, то переобуваться из сапогов в лапти старый издатель, конечно, не согласится.
Вы счастливее меня на отзывы о последних книжках "Совр." Я, кроме очень резких замечаний, ничего не получал, а то, что сообщил мне Певин, привело меня в совершенное смущение, потому что, как я Вам уже писал, я это хотя предчувствовал, но в такой мере не ожидал. Затем - что значат наши профессиональные отзывы для хода журнального дела? Важно, растет ли потребность публики в данном журнале или падает. Как я уже писал Вам, она покатилась под гору, что и было причиною просьб ко мне Певина нажать педаль личного производства и управления. Помните разговор М. К. Куприной с Милюковым - может быть, и анекдотический, но выразительный: - П[авел] Н[иколаевич]! У нас всего 200 подписчиков остается. - Да! Но каких подписчиков: самые интеллигентные люди России!..3 Это, может быть, и гордо - с собственным миллионом за спиною, но без него - вышла юмористика. То же и в данном случае "Совр.". Для того чтобы вести во славу коллектива борьбу с анархизмом и нигилизмом русской натуры, о которой Вы говорите, нужна фактическая платформа прежде всего. Я упорно строил ее целый год. Когда я ее выстроил и, видя ее недостатки, хочу ее сберечь и выправить, мне ее разрушают в 15 минут... Как хотите, а это не дело, и никаких коллективных интересов тут не достигается, а вечный русский тормоз личных досад и самолюбивых претензий - в полном ходу.
Невозможно писать вместо писем целые тетради, а переговорить лично с Вами я не могу - в особенности сейчас, когда на голову мою свалилось еще все не доделанное Черновым, ибо не выпустить очередной книжки и тем убить начинающуюся подписку я почел бы профессиональною низостью. Но я глубоко уверен, что, если бы мы с Вами виделись ранее и если бы Вы знали все, с чем приходилось мне считаться в работе, Вы не написали бы так легко и быстро Вашего отказного письма. Пишу я не для того, чтобы убедить Вас взять его обратно, хотя, разумеется, большей радости я не мог бы и ожидать - я знаю, что эти вещи не так-то просты. Но необходимо мне выяснить пред Вами то, что Вам кажется мнимо противоречивым в двух моих письмах и что, в конце концов, сводится всецело к одному: в первом письме я говорил о неудачном конкретном опыте, который - это суть второго письма - совсем не отрицает возможности нового опыта, удачного на почве того же, всецело признаваемого мною, коллективного принципа.
Я думаю, что, в том ли, в другом ли виде, завоеванная платформа не должна быть утеряна и "Совр." следует сохранить. Сколько бы промахов и недостатков он ни сделал, но это первый толстый ежемесячник, который мог основаться после десятилетнего перерыва4, - вспомните только, как много было опытов сорганизоваться с капиталами и без капиталов! И все вотще. Он нашел себе и особую аудиторию, и, при самых неблагоприятных условиях, начал укрепляться на ногах. Я глубоко верю в будущность этого журнала - разумеется, если не бить его по ногам вместо того, чтобы поддержать, когда он спотыкается. Зачеркивать возможность уже осуществленную, в то время как возможности вообще стали так редки в России, и, из-за некоторого несогласия в словах, губить полезный факт - что хотите, представляется мне тактикою не весьма целесообразною и благоразумною. Как бы то ни было, машина заведена и идет. Передать ее в случайные петербургские руки - не только огромная потеря силы, но и риск сдачи выгоднейшей позиции тем самым силам, с которыми мы только что сражались. Потому что наш лагерь почти весь за границей либо в тюрьмах и Сибири, и обеспечить "Совр." в Петербурге гарантией революционного коллектива невозможно.
Ноябрьская книжка "Совр." выйдет не раньше 30/13 ноября. Следовательно, снять с нее Ваше ли, мое ли, оба ли наши имена остается времени еще много, а распоряжение, чтобы обложка и первый лист не печатались до моей телеграммы, я уже дал. Для октября я, конечно, не мог этого сделать, так как отказное письмо Ваше получилось, как Вы знаете, 9 ноября - 27 октября, когда вся книга была отпечатана (да в ней же и Ваша статья), кроме последних двух листов. Поэтому, раз уж суждено разразиться над "Совр." моральному удару, то очень прошу Вас - подумайте еще раз, в какой форме он должен быть нанесен. Загубить дело - одна минута, воскресить же его будет невозможно. Я, с своей стороны, полагаю, что наилучшим и единственным, собственно говоря, спасительным исходом является тот, который я предлагал Вам в предыдущем письме. Но, раз Вы не хотите, надо поискать каких-либо иных комбинаций, в которых журнал бы не погиб и все мы, прикосновенные к нему, расстались, если уж зачем-то надо расставаться, с чувством хоть малого удовлетворения в сознании, что сделали все, что могли.
Желаю Вам всего хорошего. До свидания.
Ваш A. A.
P. S. - вечером. Сейчас у меня был Чернов и сообщил мне, что Вы и он начинаете с января новый журнал5 к мирному расставанию уже с готовым решением и планом. Рукописи от него получил. Как о сотруднике весьма сожалею.
Ваш А. А.
Примечания
1 П. Горького от ноября, не ранее 4, не позднее 7, 1911 г. а
2 Амфитеатров имеет в виду слова Нила в пьесе Горького "Мещане": "хозяин тот, кто трудится". Между тем в ст. о "Мещанах" Амфитеатров критически отозвался о пьесе, а образ Нила оценил как "слишком сухую, головную прямолинейность" Т. 22. С. 164).
3 М. К. Куприна-Иорданская - издательница журн. "Мир божий", позже "Современный мир".
4 По всей вероятности, Амфитеатров имеет в виду литературный, научный и политический журн. "Жизнь", издававшийся в Петербурге в 1897--1901 гг., с конца 1898 выходил под руководством В. А. Поссе. Наряду с произведениями К. Маркса и Ленина в журнале печатались статьи М. И. Туган-Барановского, П. Б. Струве и др.
Франко, Коцюбинский, О. Кобилянская и др.
5 Чернов заехал в Феццано по дороге в Париж, куда направлялся в связи с организацией нового журнала. Проектируемый журнал позже получил название "Заветы". См.: Г--Ч, Г--Ив-Р.