Амфитеатров - Горькому
Fezzano. 1911. XI. 1
Дорогой Алексей Максимович.
Возвратился я из Парижа со множеством неприятностей, о которых даже и писать неприятно и которые весьма мало сглаживаются немногими и частичными приятностями, за сие время полученными.
Певин встретил очень любезно меня и более чем нелюбезно редакционный мой отчет, на который он ответил мне отчетом конторским. Из последнего же следствует, что во втором своем полугодии, т. е. при коллективной редакции, "Современник" стал быстро терять спрос и в ноябре мы оказываемся отброшенными назад к апрелю, то есть, как выразился Певин, мы имеем только ту подписку и тот тираж, который сделали Вы и я своим участием. Дальнейшее шло естественным приростом до мая и июня, в июле зловеще застряло на точке замерзания, что могло быть объяснено конфискацией предшествующей книжки1, а в августе спрос пошел на убыль (на минутку взбодрен был интерес чириковской конфискацией) 2, и в сентябре и в октябре "Совр." очутился лицом к лицу с тою публикою, с которою начинал, и вдобавок недовольною и ропщущею. Главные жалобы - против завала журнала эс-эрскими теоретическими статьями3 и плохою мелкою беллетристикою, которою снабжал "Совр." В. С. Миролюбов. Певин объехал за лето всю почти Россию, следил за книжками "Совр." по магазинам и библиотекам. Разрезывают Вас, меня, Чирикова, политический печатать Колосова Певин отказался наотрез и лучше предложил уплатить ему следуемый гонорар без напечатания новой статьи о Михайловском.
Я уже давно предчувствовал все это по слухам и намекам, и это было одною из главных причин, по которой мне так хотелось увидаться с Вами ранее моего отъезда в Париж, и очень сожалею, что не пришлось. Сейчас сбываю с рук Х-ю книжку, значит опять некогда, а между тем необходимо. Но, признаюсь, мои предчувствия не заходили так далеко и я не ожидал, чтобы дело обстояло так нехорошо. Когда я упрекнул Певина, зачем он держал меня в заблуждении, он хладнокровно ответил мне:
- Да что же было волновать вас до времени и отбивать от работы? Все равно ведь я этого дела не брошу, а вот - свиделись и давайте говорить, как быть.
Дефицит наш к концу года будет равняться 35 тысячам рублей. Певина это, к моему удивлению, не смущает: на новый год он составил бюджет в 90 000 р., да сверх того 17 000 р. ассигнует в ноябре, декабре и январе на широчайшую рекламу. Доход, по его расчету, "Совр." может дать только в 1913-м году, к концу его. 1912-й он кладет в убыток 20 тысяч.
Я, конечно, высказал ему все неудовольствия, накопившиеся по поводу типографских недочетов, корректуры, неаккуратностей петербургской редакции и конторы, дурной экспедиции и пр. Часть он признал и дал слово исправить, а часть изъяснил - надо отдать ему справедливость - весьма обстоятельно и не к своему ущербу.
фельетон и вообще не редактирую журнала с тою самостоятельностью, на которую он рассчитывал, помятуя мое уменье и опыт. В особенности отрицательно относился он к критическим статьям Чернова и редакторству Миролюбова. В последнем случае, к сожалению, мне возразить было нечего: миролюбовское хозяйство в беллетристическом отделе было, действительно, из рук вон плохо. Что касается Чернова, то его критическая неумелость - конечно - лишь результат новости для него этого дела, если он поработает на этом поприще, то, при его больших способностях и цепком уме, быстро и хорошо выпишется. Во всяком разе Певин настаивал, чтобы я снова взял редакцию всецело в свои руки, ибо иначе он в журнал не верит. Назначить В. С. Миролюбову жалованье он категорически отказался, что поставило меня в очень щекотливое и затруднительное положение, так как - Вам известно - до сих пор В. С. получал мое редакторское жалованье и сия прореха в бюджете, за истекшие шесть месяцев, была мне весьма чувствительна.
Как бы то ни было, возвращался я из Парижа весьма растрепанный в чувствах своих, обдумывая, как бы смягчить и уладить все эти неурядицы, неприятные вдвое, потому что ставят в острые отношения к людям, которых люблю и уважаю, а сверх того и страшно несвоевременные. В конце концов я решил покуда молчать и делать дело как было, лишь фактически борясь против исключительности материала, которым мы заваливаемся,-- объясниться с Черновым, который как человек умный и все-таки журналист, конечно, меня понял бы, а Миролюбова тянуть, пока силы-мочи хватит, in status quo {существующее положение (лат.).} как члена редакции бесполезного и даже тяжеловатого, но терпимого за хорошесть человека и старые симпатии. Поэтому, когда приехал вчера ко мне неожиданный Миролюбов, я не сказал ему ничего покуда. Мне очень хотелось ранее повидаться и посоветоваться с Вами. Но так как он расспрашивал меня о парижских делах и разговорах, то о недовольстве Певина и публики журналом вообще, беллетристическим отделом в особенности, конечно, я не мог умолчать. На сегодня у нас должен был быть разговор о рукописях, хотя я и просил его отложить, так как безумно занят окончанием книжки. К разговору он привел и Чернова и, по сдаче рукописей, заявил, что из журнала уходит. Признаюсь с искренностью, что эта неожиданная декларация, хотя и была несколько обухом по лбу, но причинила мне великое облегчение, так как сразу рассекла тяжелый и мудреный узел, который я видел пред собою и который я - решительно не знал, как развязать. Как твердо и быстро был сделан отказ, точно так же и принят. Последнего, по-видимому, Чернов не ожидал, потому что начал, было, уговаривать Миролюбова - не разрушать редакционного коллектива. Я на это сказал, что об этом слове, т. е. редакционном коллективе, нам надо говорить особо, так как ухудшившиеся во всех отношениях условия журнала заставляют меня сосредоточить редакцию в своих руках и, покуда не наладятся денежные дела "Совр.", вести его лично, предоставив заведующим отделами голос только совещательный. Если на меня ложится вся моральная ответственность за успех журнала, то я должен взять на себя и фактическую. Мог бы я прибавить ко всему этому, что коллектив, о котором говорит Чернов, с первого же месяца обратился в фикцию, что одного своего соредактора я не видал месяцами, а другого многими неделями, что помощи в редакционной работе я никакой не имел, а работы, вследствие новых переписок и двойного чтения рукописей, у меня выросло вдвое, ибо, кроме собственных рукописей, пришлось еще снова перечитывать тот материал, который поступал от Миролюбова, принимавшего и отвергавшего рукописи крайне капризно, и т. д. Но, зная, что сказать - это значило бы отягчить разрыв ссорою, я воздержался от мотивировки. Чернов заявил тогда, что он вступал в "Совр." и дорожит им, лишь поскольку он видит в журнале орган, которому он, Чернов, может придать определенное течение и определенный характер, за выдержку которого он, Чернов, ручается. Не могу сказать, чтобы сей вотум недоверия было приятно выслушать, но - опять-таки к лучшему: разъяснило положение, объяснило и комментировало парижские слухи, которыми мне там прожужжали уши разные человеки4 и которые настолько распространены, что даже до Певина дошли в одной конторе объявлений и порядком-таки его обидели. Чернову я ответил, что в направлении и выдержке журнала он сомневаться оснований не имеет и что сотрудничество его как политического писателя для "Совр." гораздо важнее его редакторства и всегда желательно, а в редакции я могу предложить ему постоянную роль заведующего отделом с совещательным голосом: следовало точнее сказать - с правом решения, но не безапелляционного,-- но весь разговор был так короток и быстр, что я не успел сообразить этой формы. В сущности же, это - то, что фактически установилось с первых же дней журнала, так как редакционных собраний было у нас 2 1/2, да и те только даром время взяли, пустопорожние, а затем Миролюбов уехал в Давос, Чернов засел на вилле, и мы почти никогда не видались, а лишь пересылались рукописями, которые, в окончательной редакции, отсылались мною в набор. В другое время Чернов, вероятно, признал бы, что порядок, о котором я говорю, резонный и естественный. Но тут он заявил, что не согласен на такое положение, что сотрудничество он может найти в другом журнале (не сомневаюсь, хотя вряд ли он где-либо получит столько свободы, как в "Совр."), что, следовательно, он желает или редакторских прав во всей полноте или уйти. Мне оставалось только заявить, что как ни печален для меня будет его уход, но безусловного редакторства, после полугодового опыта, я ни ему, ни другому кому дать не могу: это должно быть сосредоточено в одних руках, с фикцией коллектива тут ничего не поделаешь. Заведование же отделом и сотрудничество ad libitum {свободное } - к его услугам, хотя бы в самых широких размерах, равно как и с В. С. мы могли бы сойтись на таких условиях, чтобы он был мне полезным помощником по чтению рукописей, как в самом начале нашей с Вами переписки о нем мы и предполагали. На это он возразил, что я ошибаюсь, что, напротив, он выговаривал себе редакторские права даже особым письмом, на которое я изъявил согласие5. Я отвечал, что нисколько не ошибаюсь и не только не отрицаю своего согласия, но я даже свидетельствую, что - более того - сам предложил ему редакторскую работу, сам же тем расширив значительно рамки первоначально предполагавшегося предложения, о котором мы списывались с Вами. Но опыт шести месяцев показал, что расширение оказалось неудачным, что в соредакторы мы не годимся, и, значит, я буду весьма рад и благодарен, если В. С. окажет мне и журналу пользу в том размере, как предполагал я раньше, но иначе - не могу. На том, значит, мы и расстались. Октябрьская книжка выйдет - как было, под настоящею или уже, может быть, прошлого редакцией. Я предложил и вполне согласен сохранить порядок существующий до конца года. Угодно - тем лучше; не захотят - дело от того не замедлится ни на минуту.
Очень досадна мне вся эта история - особенно из-за Чернова, которого я успел полюбить как хороший талант и в будущем многообещающего журналиста. Очень может быть, что во многом и я не прав или полуправ (формально, наверное, очень во многом), но Вы знаете - журнальное дело для меня жизнь, и в нем я движусь не только умом, но и инстинктом. Я взялся и должен поставить "Совр." на ноги и сделать его общим русским журналом - и сделаю, сколько бы личных жертв ни пришлось для того принести.
Приятными встречами в Париже оказались Павлович и, в особенности Циперович: очень сведущ и умен. Заказал им обоим обзоры годовые. А как же Вы решили относительно пробы А. Н. Тихонова в журнальных обозревателях? 6
7. Я его мало знаю, но, кажется, талантлив. Почему-то он не возбуждает во мне большого доверия, и я с ним был менее откровенен, чем обыкновенно.
Если бы Ваша повесть8 могла начаться с января, то я бы отсрочил с великим наслаждением начало своего романа9 на март, а покуда налег бы на фельетон. Напишите, ради всех каприйских мурен!
"Желтый монастырь" 40.
Жду рукописи и трепещу. Шолом-Алейхем даст интересный роман "Блуждающие звезды"11. Поль Адан прислал большой роман12, торгуемся. В провинциальный отдел заманил Пришвина13. У Венгерова укупил добролюбовские бумаги14
С 26 ноября/9 дек. при "Современнике" будет издаваться еженедельная газета большущего формата15. Первые 8 NoNo будут печататься в количестве 100 000 экз. и рассылаться бесплатно. А там - на год - 2 рубля.
Ввиду всех сих огромных событий и предприятий свидание с Вами потребно, как воздух. Если поедете в Рим, сообщите телеграммой: приеду.
Вот день и ушел... Глава романа не кончена, книжка журнала замедлилась... Ах, ты, беда-бедушка!
Ваш А. А.
Для Вас одного
То есть, конечно, и все письмо - для Вас одного, но этот кусочек в особенности.
Перечитывая письмо, заметил, что не написал, какие слухи поразили неприятно очень меня в Париже. Знакомые выражали почти удивление, что я еще связан с "Совр.". Усиленно распространялось и внедрялось в умы уверение, что "Совр." отобран от меня в руки эс-эров, которые-де внесли за то по одним известиям десять, по другим 25 тысяч, а по третьим просто "громадные деньги". Это доходило до меня и раньше, а - что вожделение к отобранию было, хорошо обнаружил визит в Fezzano весьма неловкого партийного ревизора в лице Н. И. Ракитникова16 ее отражением. Со мною вели двойную игру... Я до этого не охотник.
Из-за этого дела не успел написать Вам о газете Бурцева". На месте убедился еще раз, это благодарнейшее дело, в благодарнейшее время, на благодарнейшей почве, но у Бурцева ничего не выйдет. Жаль, что даром потратит достаточный капитал. Не годится он для газеты: сам не годится. Первый No был плох, второй еще хуже. Одними провокаторами не проживешь, а идейной программы у него нет. Болтает что-то смутное, по соседству с левым кадетством. Моей бойкотистской и террористической позиции он не хочет - ну, его дело. Если набежит что написать, чего в России напечатать нельзя,-- для такого случайного сотрудничества все-таки чистенький, хотя и неумный приют. Но в ближайшее участие к журналу и в организацию его, как были разговоры и я очень сам стремился, скучая по газетной работе, не войду, да и не ко двору я там: на гастроли пожалуйте, а в будни будем работать сами.
Примечания
1 О конфискации кн. 6 "Современника" см.: А--Г, п. от 16 июля 1911 г., прим. 4.
2 "Современника" конфискована не была. На редактора был наложен штраф в 500 рублей за публикацию "Заметок провинциала" Чирикова.
3 Речь идет о статьях Чернова, Колосова, Н. И. Ракитникова и др.
4 См. приписку Амфитеатрова "Для Вас одного".
5 Миролюбов писал Чернову 18 мая 1911 г.: "Скажите А. В., что я люблю с самого начала определенность в деле и потому выставляю свои условия. Лично к нему они не относятся. Кто бы ни был на его месте, мои условия были бы все те же. Дело - делом, и в деле с самого начала должна быть определенность, вытекающая из обязанностей, тогда и отношения сохранятся. Иначе с самого начала начнутся недоразумения, недовольство и прочая канитель. Правами, вытекающими из обязанностей, можно пользоваться сдержанно, но права должны быть определены и установлены" (письмо было перлюстрировано; его копия сохранилась в жандармском деле об А. М. Пешкове - АГ).
Позже, 2 декабря 1911 г., Миролюбов писал Рубакину: "Ушел я потому, что не выполнены были условия, на которых я вошел в дело в смысле полномочий редактирования отдела" ф. 358, к. 254, ед. хр. 31).
6 А. Н. Тихонов был привлечен к сотрудничеству в "Современнике" в 1912 г.
7 В п. к Е. П. Пешковой от 14/27 декабря 1911 г. Горький весьма неодобрительно упомянул: "А Николай Ашешов - приглашен Амфитеатровым в "Современник". Скандал!" (Арх. Г.
8 "Дневник никудышника".
9 Речь идет о романе Амфитеатрова "Дрогнувшая ночь", являющемся продолжением романа "Закат старого века". Напечатан с посвящением: "Памяти хорошего человека Саввы Тимофеевича Морозова..." (Современник. 1912, Кн. 9, 10, 11).
10 Повесть Куприна "Желтый монастырь" (неосуществленный замысел) была объявлена на 1912 г. как "большая повесть, освещающая нравы монашества подмосковных обителей" (Современник. 1911. Кн. 11). О работе над повестью есть ряд упоминаний в переписке Куприна 1912--1916 гг. См.: Куприн А. И.
11 Роман Шолом-Алейхема "Блуждающие звезды" печатался в "Современнике" (1912, кн. 1-12).
12 Роман Поля Адана "Стефания" печатался в "Современнике" (1912, кн. 1--6).
13 Пришвин в "Современнике" в 1912 г. не печатался.
14 О каких добролюбовских бумагах идет речь, установить не удалось.
15 "Голос современника", издававшейся в 1911--1912 гг.
В объявлении о подписке на газету (Современник. 1911. Кн. 12) был дан список участников: Амфитеатров, Айзман, Водовозов, Гусев-Оренбургский, Коялович, Овсянико-Куликовский, Тэффи, Чердынцев, Чириков и др.
16 Николай Иванович Ракитников (Максимов) (род. 1884--?) - эсер, журналист, печатался в "Сыне отечества", "Наших днях", "Деле народа", "Голосе", "Мысли", "Возрожденной России" и других изданиях.
17 "Будущее", где почти все статьи были посвящены разоблачению деятельности Охранного отделения, создавшего сеть провокаторства. В ст. "К ответу за Азефа" (No 1) Бурцев писал об осведомленности правительства в лице его главных представителей в истинном характере деятельности Азефа, которую оно упорно не хотело разоблачать, Бурцев сообщал: "Я обращался с письмами лично к Николаю II-му, к вдове Сергея (убитого великого князя. - Ред.) -- Елизавете Федоровне, и к Конст[антину] Константиновичу, к Михаилу Николаевичу и др. членам царской фамилии <...> Я указывал на то, что Б[оевая] о[рганизация], когда Азеф был ее главарем, предприняла три покушения на Николая II-го, неудавшиеся, помимо воли Азефа <...> Они получили мои письма, читали их <...> и молчали. Я обратился лично к Столыпину, Щегловитову и тому подобным лицам. Они тоже промолчали <...> Я обращался, и не раз, к "публицистам", как князь Мещерский, как А. С. Суворин,-- и они молчали <...> Они тоже боялись прикоснуться к священной особе Азефа <...> Мне надо было для истории покрепче пригвоздить к скамье подсудимых всех укрывателей Азефа и сделать все так, чтобы они потом не могли оправдываться неведением".
"О Болеславе Бродском", "Полицейский чиновник, сбывавший фальшивые деньги", "Охранник Селезнев", ""Приемы" Трусевича" - о вербовке в охранку путем запугивания, ""Приемы" Кулябко-Корецкого" (руководителя киевского Охранного отделения), "О заграничной агентуре", "Охрана и охранная политика" и др.
В ст. "Бурцев", включившей три выступления Амфитеатрова о деятельности Бурцева ("Зубатовщина", "Курьезное возражение", "Дядя Враль"), Амфитеатров, положительно оценивая публикации Бурцева, защищал его от нападок печати (На всякий звук. СПб.: изд-во "Энергия", <1913>).