Амфитеатров - Горькому
Cavi di Lavagna. 1910. VI. 8
Дорогой Алексей Максимович.
Спасибо за присылку "Окурова". Счастлив был прочитать "Кожемякина". Это так хорошо, так глубоко, сильно и ясно, что, наверное, не будет иметь успеха у российской критики. Слагается из "Окурова" многозначительнейший исторический роман "уездной России", а это же нож острый той одесситской европеизации, тому венскому магазину готового платья, которые представляет собою литература "эпигонов революции". Вы вот пишете об Юшкевиче, что он "преодолевает Пушкина". Мне и Герм[анну] Алекс[андровичу] он хватил штуку почище: "Мы должны испортить русский язык!" Преодолеть Пушкина, испортить русский язык, объявить мертвым русский быт, словом, заслонить Русь от современности и русский народ от русского общества, свести на нет русскую оригинальность. Вы своими последними произведениями, а уже в особенности "Окуровым", а в "Окурове" наипаче "Кожемякиным", портите эту музыку страшно. Ругать Вас за "Окуров", я думаю, у самого недобросовестного критикана рука не поднимется, но будут молчать и, в конце года, в "Обозрениях" напишут: "новые повести Горького не привлекли внимания публики", хотя бы они разошлись в 200 000 экземпляров. Своими последними вещами Вы вносили в русскую революцию то, чего ей больше всего недостает для успеха: народность, а Кожемякин Ваш - уже величавейшая эпопея народности, какую только вообразить можно, это - опыт русского национализма в самом благородном, живом и нужном смысле слова. Она, эпопея Ваша, пропитана духом былинной свободы, дышит и свидетельствует, что жива и памятна (все, что памятно, живо) кондовая Русь, сама себя, нескладёху, выстроившая, сама себя она и найдет, и освободит. Все это "Речи", напр., и тому подобным строителям и упователям буржуазной олигархии на латино-германский лад, конечно, весьма хотелось бы позабыть, да по легкости мыслей необыкновенной и забывают, а Вы - тут как тут с напоминающим зеркалом "Окурова". Какое же удовольствие? Все равно бы - вдруг Стенька Разин из Жигулей вышел и в Думу прошел послушать речей гг. Милюкова и Маклакова1. Нехорошо.
Если позволите несколько мелких отметок, то вот:
1) Не Исайю, но Исакия. Это из Печерского патерика. "Наш еси, брате Исакие, воспляши с нами!" Отсюда - "Наш брат Исакий".
2) Нельзя ли заменить "бобину"? Трое читающих на нее споткнулись.
3) На что Вам последние 8 или 9 нравоучительных строк? Сверхаккордие2.
Чрезвычайно жаль, что Вы раздробили "Кожемякина". Европа не рухнула бы оттого, если бы Касаткин пролежал в редакции еще месяц-другой3, а "Кожемякина" резать на куски, как жену левита, изнасилованную сынами Вениаминовыми4, напрасно. Уже "Ненужного, человека" Вы этак-то располовинили, и мне тогда было ужасно совестно, что Вы себя обидели ради "Княгини Насти"5.
Читали Вы "Мертвую зыбь"? Пасквильною не нашел, ибо колониальные ссыльные нравы сейчас, по отзывам беглецов, стали еще хуже, но ужасно скучно и чересчур похабно. Особенно, когда соображаешь, что это дамское произведение. От родителя своего О. Миртова унаследовала философскую темноту и скуку изложения. Там у нее какая-то девица приготовляется 70 страниц чай пить. Притом автор влюблена в героя своего, хотя он и есть - и ею изображается - мерзавец из мерзавцев. Смакованье весьма тошнотворное. Вообще, эти писатели по наследству либо по протекции террористических заслуг производят странное впечатление: зачем? Герм. Ал. относится к "М. з." мягче, чем следует, из-за памяти Лаврова, а я его дразню "кумом"6.
Не знаю насчет "Miserere". Искренно о таком предмете для сцены подведомственной цензуре - по-моему - ничего нельзя сказать. Тут выть хочется, а он отделывается наивностями символических намечков. Впрочем, пьеса может быть полезна - не сама собою, но как Худ[ожественный] т[еатр] поставит (если захочет подчеркнуть) сцену в погребке7, а затем как повод для публицистов высказаться о послереволюционном декадансе общества. Хотя Юшкевич сделал ее столь специфически еврейскою, что обобщений для России из нее не выведешь, да о России в "Miserere" и ни одного слова нет. Я Вам говорю: Юшкевич смелый. Он открывает свои карты одинаково пред русскими и евреями. Это мне в нем нравится. А вот когда он мне ни с того, ни с сего хвалится, что Островского не читал, то я даже не спрашиваю:
- Почему же?
А просто думаю:
- Врёшь.
Читали Вы "Морское свечение" Бальмонта? Я его видел в Париже. Весьма великолепен, хотя носом покраснел. Ругает Египет, откуда вернулся, ибо не видал ни крокодилов, ни бегемотов8. А я ругаю Амстердам, потому что город грязный, скучный, жирный, и только и хорошего есть в нем, что зоологический сад с крокодилом. Сад первоклассный.
Я сейчас весь в работе ножницами и клеем. Сдаю "Просвещению" разное свое старье. Сдал "Княжну", "Жар-цвет", "Отравленную совесть" 9. Чувство при этом такое, будто производишь собственную свою ликвидацию. Хорошо бы пьесу писать, да напугался я. К тому же и "Девятидесятники" требуют внимания к оным.
Сейчас собраться мне мудрено. Когда буду переезжать в Специю, покину своих устраивать все сии транспорты, а сам с Г. А. ударюсь к Вам.
Ваш А. Амфитеатров
В Созонова, вскоре кончающего свой каторжный срок, уже несколько раз стреляли чрез окно без всякого к тому повода часовые в Зерентуйской тюрьме10. Точно так же в Ильинского, который убил Игнатьева11. Тюремное начальство не при чем и тоже в ужасе от этих покушений, но ничего не может сделать, так как комендант внешней охраны тюрьмы отвечал буквально: - Не ваше дело. Это касается меня одного, а я имею особые инструкции. Вести эти привез прямо из Зерентуя беглец Филипченко. Я составил статьи для "Secolo".
Охота была Вам посылать телеграмму писательскому съезду!12
О Персии я того же мнения, что Василий Иванович в "Бешеных деньгах"13 о Марокко: --Персия так она Персия и есть, и с чего они там мрут, с холода или с голода, мне все равно, а нам надо паче всего уповать... Разумеется, будет скверно. Когда же бывает хорошо?
Если к серии героических разочарований, охвативших нас тучею со всех сторон, присоединим еще разочарование финляндское,-- прямо гроб: ложись да помирай! 14
Все, мол, пропало, кроме чести, сия же последняя не могла пропасть потому, что ее и не было.
Чайковский возвратился в Лондон, совершенно убитый15.
Примечания
1 Павел Николаевич (1859--1943) - руководитель кадетской партии, депутат III и IV Думы, редактор газ. "Речь". Входил в состав Временного правительства. После победы Октябрьской революции эмигрировал в Париж, где редактировал эмигрантскую газ. "Последние новости", активно выступал против Советской России.
Василий Алексеевич Маклаков (1870 --1957) - член ЦК кадетской партии с 1906 г. Депутат II, III, IV Думы. После революции эмигрировал.
2 (10, 166). См.: Киево-печерский патерик по древним рукописям//Киев, 1870. С. 14--15). В корректуре Исакий ошибочно был назван Исайей (см. след. п.).
Бобина - в различных производствах род катушки, валик для намотки. У Горького в тексте повести: "... под ногами у них валяются бобины - конусообразные куски дерева" (10, 139).
При подготовке повести "Жизнь Матвея Кожемякина" в Собрании сочинений (Пг., изд-во "Жизнь и знание", 1913) Горький оставил "нравоучительные строки", о которых пишет Амфитеатров. При издании Собрания сочинений в изд-ве "Книга" (1922) Горький, внеся в текст повести значительные изменения (см. также след. п.), "нравоучительные" строки также не снял.
3 Иван Михайлович (1880-1939) - писатель, переписывался с Горьким. В XXX "Знания" вместе с первой частью повести "Жизнь Матвея Кожемякина" был опубликован рассказ И. Касаткина "С докукой". См. в наст. томе сообщение И. А. Ревякиной "Горький - редактор "Просвещения"".
4 Согласно библейской легенде, левиты происходили от Левия. Легенду о сынах Вениаминовых и жене левита см.: Библия. Книга судей. Гл. 19, 20, 21.
5 сб. "Знания" (СПб., 1908) вместе с началом повести Горького "Жизнь ненужного человека" был напечатан "роман для театра" Амфитеатрова "Княгиня Настя".
6 Лопатин помог Лаврову бежать из ссылки за границу. Об истории побега см. в ст. П. Л. Лаврова, в кн. Лопатин.
7 "Miserere" состоялась в Московском художественном театре 17/30 декабря 1910 г. Сцена в погребке дяди Лейзера - третья картина драмы.
8 Бальмонт совершил кругосветное путешествие, затем жил в Париже, вернулся в Россию в мае 1913 г., когда была объявлена политическая амнистия в связи с 300-летием дома Романовых. О своем кругосветном путешествии Бальмонт писал в кн.: "Змеиные цветы" (1910), "Край Озириса" (1914).
Кн. Бальмонта "Морское свечение. Статьи и рецензии" (СПб., М., т-во М. О. Вольф, 1910).
9 При подготовке романа "Отравленная совесть" для издания в Собрании сочинений Амфитеатров в заметке "От автора" писал: "Роман "Отравленная совесть", моя первая беллетристическая работа, в настоящем издании дополнена против первого отдельного издания 1898 г. несколькими сценами и диалогами из предварительных этюдов к нему: "Алимовская кровь" ("Русские ведомости", 1884), "Людмила Верховская" (1889), "Отравленная совесть", роман ("Наблюдатель", 1895), "Обожание", и др. Кроме романа "Отравленная совесть", существует под тем же названием драма моя, написанная на тот же сюжет" (Амфитеатров.
10 Егор Сергеевич Созонов (1879--1910) - эсер. В 1904 г. убил министра внутренних дел В. К. Плеве. Был приговорен к вечной каторге. Протестуя против телесных наказаний политкаторжан (27 нояб. 1910 г.), покончил жизнь самоубийством в Горном Зерентуе.
Зерентуйская каторжная тюрьма (местечко Зерентуй) возникла в XVIII в. Здесь отбывали наказание политические заключенные: декабристы, участники революционного движения второй половины XIX в., участники революции 1905--1907 гг. Зерентуйская тюрьма была упразднена в феврале 1917 г.
11 Игнатьев (1842--1906) - граф, государственный деятель, был противником созыва Государственной думы. В 1906 г. Игнатьев был убит в Твери эсером С. Н. Ильинским.
12 См.: Г--А, п. от июня, не ранее 23, 1910 г.
13 Василий Иванович - персонаж пьесы А. Н. Островского "Бешеные деньги". Амфитеатров перефразирует слова Василия Ивановича: "Этаких стран я, сударь, и не слыхивал. Морок, так он Мороком и останется, а нам не для чего. У нас, по нашим грехам, тоже этого достаточно, обморочат как раз. А знают ли они там холод и голод, вот что?" Собр. соч. М., 1960. Т. 5. С. 485).
14 См.: А--Г, п. от 14 июня 1910 г.
15 Чайковский Член правительства А. И. Деникина. После разгрома армии Деникина эмигрировал в Лондон.