«ПЕРЕД ВОСХОДОМ СОЛНЦА». ДРАМА Г.ГАУПТМАНА
К сегодняшнему спектаклю
Драма разыгрывается в Силезии.
В земле маленькой деревушки Витцдорфа открыты богатые залежи угля; крестьяне сдали землю в аренду акционерной компании, компания хорошо заплатила им — и вот начало драмы.
Невежественные, забитые трудом мужики обезумели, получив массу денег. Они выстроили себе прекрасные дома, завели золочёную мебель, мраморные ясли для своих коров и затем начали пьянствовать. Под ними, в недрах земли, день и ночь работали углекопы, а они день и ночь сидели в кабаках, пропивая золото углекопов. В результате такого положения дела уже следующее поколение крестьян было сплошь поражено алкоголизмом. Гауптман рисует один из эпизодов этой тяжёлой драмы — одну из семей алкоголиков. Вот крестьянин Краузе, вечно пьяный, развратный старик, пристающий даже к своей дочери с циничными предложениями. Он совершенно спился и уже не замечает, что его жена — сорокалетняя баба, глупая, жадная и злая — живёт с молодым соседом по усадьбе, жирным парнем, почти идиотом. Он не знает, что его старшая дочь Магда пьёт водку и что её трёхлетний сын погиб тоже жертвой инстинктивного тяготения к алкоголю. Муж Магды, инженер Гофман, — жалкий человечек, наживает деньги на копях — тоже пьёт и очень не прочь взять в любовницы сестру своей жены. Вторая дочь, Елена, чрезмерно впечатлительна для крестьянки и слишком плаксива для здоровой женщины. Мать хочет выдать её замуж за своего любовника. Около этой бабы вертится госпожа Шпиллер, паразит в юбке, противная, старая приживалка, готовая на всё ради вкусного куска. Все эти люди целыми днями пьют, едят, болтают противный вздор, хвастаются своим богатством и погибают день за днём, разлагаясь, как гнилушки.
А вокруг них и под ними — в земле — без отдыха, неустанно работают насквозь пропитанные угольной пылью, молчаливые, чёрные люди...
Первый акт драмы Гауптмана начинается появлением в семье Краузе Альфреда Лота. Лот — университетский товарищ зятя Краузе, Гофмана, но университета не кончил, ибо юношей попал в тюрьму, где провёл два года и в это время написал какое-то сочинение по политической экономии. В Силезию он явился для изучения быта углекопов.
Его приезд действует на гнилых людей, как яд, как дневной свет на ночных птиц. Он ничего не пьёт, и уже одно это вызывает у пьяных смущение пред ним, раздражение против него и удивление Елены, привыкшей всех людей видеть пьющими. Елена училась в пансионе. По её словам, когда она кончила учиться, то почувствовала себя глупой — жизнь семьи ошеломила её, как удар по голове, но всё же она читает книги, искренно возмущается окружающей её грубостью и грязью и возмущает мачеху своим «образованием» и любовью к чтению «каких-то Шиллеров и Гётов»... Её уже кто-то развратил; она говорит, что это — её жених Калль, но, вероятно, она говорит это лишь потому, что ей стыдно назвать развратителем своего зятя или, может быть, отца.
И вот эта девушка вдруг слышит длинную речь Лота, рисующую ужасные последствия алкоголизма, а на свой вопрос «что, Ибсен и Золя — большие поэты?» — получает странный ответ: «Это вовсе не поэты, а необходимое зло, фрейлейн. Я здоровый человек и требую от поэзии светлого, освежающего напитка. А Золя и Ибсен предлагают лекарства». Альфред Лот — прямолинеен и, пожалуй, жесток в своей прямолинейности. Говорит он много, ясно, убедительно и глубоко верит в правду своих слов. Он — ригорист спокойный, верующий в победу своих идеалов, сознающий себя силой.
«Моя борьба, — говорит он, — борьба за всеобщее счастье. Чтобы мне стать счастливым, необходимо, чтобы сначала все люди были счастливы. Мне для моего счастья необходимо не видеть вокруг себя ни болезней, ни бедности, ни подлости. Я мог бы сесть за стол только последним.»
Слова — не новые. Многие люди говорят так, имея двадцать пять лет от роду; в тридцать они обыкновенно понижают свои требования, а в сорок — смеются, когда слышат их. Но в устах Лота эти слова имеют особую ценность, особый вес, — они оплачены им: он заплатил за них лишением свободы. На Елену, никогда не слыхавшую таких слов, они действуют чарующе, и Лот сразу вырастает пред нею в героя.
«— Какое счастье родиться таким! - говорит она ему.
— Таким никто не родится, — отвечает Лот. — Мне кажется, таким делаешься благодаря несообразности наших отношений...
— Что вы называете несообразным? — спрашивает Елена.
— Несообразно, например, если работающий в поте лица голодает, а ленивый живёт в избытке... Несообразно иметь государственной религией религию Христа, — религию терпения, самопожертвования и любви и воспитывать народ в духе кровопролитий, — воспитывать для убийства таких же людей. И ведь это только единицы среди миллионов таких же несообразностей; пойти наперекор им нелегко... Чем раньше начнёшь, тем лучше...»
Елена — девушка слабовольная; речи Лота, быть может, не касаются её души, но влекут её к молодому человеку, возбуждают в ней любовь к нему. Лот, в свою очередь, тоже увлекается ею, и с каждой новой беседой это увлечение растёт в нём. Но он слишком занят своей мечтой о счастье всех людей и не замечает странной плаксивости этой девушки, рокового признака её дурной наследственности. Гофман почти сразу чувствует в Лоте своего врага:
«В высшей степени опасный мечтатель, этот господин Лот», — говорит он Елене после своей попытки уговорить её жить с ним, как с мужем. Ему неприятно присутствие Лота в доме, но, человек жалкий и трусливый, — он сначала не может показать это бывшему товарищу, а когда, наконец, говорит, — так делает это дрянно, грубо и даже не возмущает Лота, а лишь вызывает в нём презрение. Он боится Лота, боится его «затеи» — изучить быт углекопов, тех людей, трудом которых он, Гофман, живёт. По мнению Гофмана, углекопы живут «в общем очень хорошо». Во время разговора о намерении Лота заняться бытом углекопов Гофман, пользуясь присутствием Елены, заговаривает с Лотом о его отношениях к девушке, с которой Лот был некогда помолвлен. Это нужно ему только для того, чтобы подорвать доверие Елены к Лоту. Но он дурно рассчитал и не достиг желаемого. Елена объясняется с Лотом, который всё ещё не замечает, что он живёт среди людей, отравленных ядом, не способных к здоровой жизни и деятельности. Всё идёт хорошо между ним и девушкой и так продолжается до пятого акта.
В пятом акте у жены Гофмана наступают роды, на сцену является доктор Таммельпфениг, старый товарищ Лота, и открывает ему глаза. Он говорит Лоту, что «если для него важно произвести на свет род людей, здоровых телом и душой», он не достигнет этого женитьбой на Елене, рождённой алкоголиком, развращённой физически, слабой морально. Лот — в ужасе. Он любит Елену, да, но считает преступным жениться на больной и увеличивать количество больных людей на земле, и без его помощи густо населённой ими.
«Есть три выхода, — говорит он, — или я женюсь на ней и тогда...»
Тогда ему пришлось бы всю жизнь посвятить возне с больной женою и детьми. Ему нужна жена здоровая, жена-товарищ, способный рисковать всей личной жизнью ради осуществления идеала. Он видит, что Елена не способна на это, и говорит:
«Нет, этот выход невозможен. Или — пуля в лоб... Ну, тогда, по крайней мере, будет хоть покой. Но нет, так далеко мы ещё не зашли... Это всегда успеется. Итак — жить, бороться! Дальше, всё дальше...»
Лот произносит эти слова не как обещание и клятву; он говорит их просто, спокойно, только определяя себе своё будущее.
Он уходит. Когда Елена узнаёт об этом, она бросается в свою комнату и там зарезывается. Её не жалко, ибо погибает тот, кто должен погибнуть, чью гибель жалость не предотвратит. Кто не может жить для жизни, не нужно, не стоит жалеть о его смерти.
Драма, в узком смысле слова, разыгрывается между Лотом и Еленой; остальные действующие лица пьесы просто погибают от алкоголя, обжорства и разврата.
так часто лишённых ясности и простоты и страдающих какой-то недоговорённостью.
Нам удалось быть на репетиции и ознакомиться с постановкой пьесы. Как в «Крамере» и
«Трёх сёстрах», в этой пьесе обстановочная часть вызывает чувство полного удовлетворения.
Сложная декорация второго и четвёртого актов, представляющая двор фермы, прямо великолепна
и делает честь вкусу и серьёзному отношению к своим задачам господ антрепренёра и
декоратора. Не менее хороша и декорация первого, третьего и пятого актов — внутренность
дома богатого крестьянина, где грубая роскошь и отсутствие вкуса создают своеобразную
иллюстрацию человеческой глупости.
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые напечатано в газете «Нижегородский листок», 1901, номер 307 от 9 ноября.
Подпись: «М. Г-ий».
В этом же номере было напечатано объявление нижегородского городского театра о том, что 9 ноября «представлена будет в первый раз нигде не шедшая в России новая пьеса Г.Гауптмана «Перед восходом солнца». Драма в 5 действиях, перевод О.Всеволодской».
(см. газету «Искра», 1901, номер 13 от 20 декабря).
Статья печатается по тексту газеты «Нижегородский листок».